Христианам, в первую очередь, следует прилагать все усилия, быть миротворцами в своих собственных сердцах. Если, несмотря на все обстоятельства, мы сохраним мир в своей душе, мы будем способны утешить и привести к миру окружающих нас людей.

Спираль событий 21-го века, неумолимо движется к своему завершению. Вековые устои библейских ценностей, все больше попираются на государственном уровне многих стран мира.

«Великое приобретение быть благочестивым и довольным»1Тим.6:6.

«Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков. В каком звании кто призван, братия, в том каждый и оставайся пред Богом» 1Кор.7:23-24. 

И вовсе не фантастика, Не сказка и не миф Прекрасный – вроде праздника – Потусторонний мир.

«Ибо крепка, как смерть любовь,...» (Песня Песней Соломона)

Хотя и с этим фактом было бы интересно ра зобраться. Зачем нам спать? Ну, с какой это ста ти с наступлением ночи у человека вдруг начи нают слипаться глаза и через некоторое время он полностью отключается от реальности? Раз ве нельзя было бы просто расслабиться, немно го посидеть, полежать, почитать что-нибудь полезное, отвлечься и через несколько часов опять заняться своими делами? Ан нет, не по лучается. Когда человек долго не спит, он мо жет заснуть не только сидя или стоя, но даже на ходу. Оставим этот вопрос. На него нет смысла тратить время, потому что люди спали и будут спать. Сколько ни объясняй им экономическую выгоду от бессонницы – как только стемнеет, человек зевнет, посмотрит на часы, закроет покрепче дверь и зароется в сугроб постели. Мой вопрос сегодня не о сне, а о снах. Как так получается? Заснув, мы удивительным образом попадаем в другой мир, видим там какие-то со бытия, людей, животных, дома, улицы, города, природу, мы где-то ходим, что-то делаем, нас волнуют какие-то переживания, появляют ся какие-то заботы, проблемы. Во сне человек может летать как птица или падать вниз с вы соты, кого-то догонять или убегать от пого ни... Есть сны светлые, добрые, после которых целый день ходишь в хорошем настроении, но бывает и наоборот: после какого-нибудь кош марного сна мы долгое время не находим себе покоя. Что только порою не увидишь, попадая в фантастический и загадочный мир снов! И в самом деле, сновидение – это вопрос, окутанный многими тайнами. Говорят, в СССР был даже институт сна, который изучал это яв ление, но по известным причинам никогда не рекламировался. Из истории мы видим, что древние занима лись этим вопросом очень активно. У каждого уважающего себя царя был при дворе целый штат гадателей, ясновидцев, толкователей, которых часто называли одним общим словом «мудрецы». Надо признаться, что в нашем про свещенном двадцать первом веке, как ни дале ко шагнула наука, мы не можем похвастаться тут особыми достижениями. В исследовании сна все еще много белых пятен, около которых кормится немало современных «мудрецов», как и тысячелетия назад. Но, как говорится, нет дыма без огня. Со сна ми и вправду не все так просто, как может пока заться на первый взгляд. В вечной Библии мы находим свидетельства того, что во многих слу чаях Бог действительно использовал сны как средство доставки информации людям; Он же и помогал Своим пророкам их истолковывать. Достаточно вспомнить Даниила и Навуходоно сора, Иосифа и фараона и многие другие случаи. Таким образом, мы имеем основание полагать, что некоторые сновидения могут быть не про сто фантастическими порождениями утомлен ного мозга, но действительно пророческими или, как говорили в старину, вещими. Мне доводилось слышать множество неве роятных историй, связанных со снами, и лю бой человек, я думаю, также может вспомнить что-либо из своей жизни. Даже в советской прессе, которая, как известно, очень неохотно печатала репортажи на такие темы, порой про скальзывала информация о загадочных снови дениях. Так вот, около двадцати лет назад мне лично довелось соприкоснуться с фактом удивитель ного сна, о котором я вам хочу рассказать. Все началось с того, что в самом цвете сво ей юности я женился. Затем выяснилось, что моя жена с детства мечтала, чтобы ее первым ребенком была дочь. Может быть потому, что в своей семье она родилась первой и отлично представляла, как хорошо маме, когда ей помо гает по хозяйству взрослая дочь. Или ей просто хотелось, чтобы в семье все было как у папы с мамой, – я не знаю. Знаю только, что она очень надеялась нашего первого бэби родить девоч кой. Все получилось точно так, как она хотела, – только наоборот. Первым у нас родился сын Николай. Что ни говори, а первый ребенок – всегда особая радость для родителей. И Люба, погруженная в материнские заботы, быстро утешилась, решив про себя: ну ладно, подож дем, второй-то уж точно будет девочкой. Для нее уже приготовили имя – Светочка. Увы, на этот раз судьба тоже распорядилась по-своему. Через некоторое время у нас рожда ется Сергей. (До сих пор тетушки при случае зовут его Светочкой). И на этот раз обошлось без особых потрясений, и всё быстро встало на свои места. Мама есть мама, тем более, что и второй малыш у нас получился просто замеча тельным. Люба уже с гордостью поглядывала на мужа: «Ну, как? Доволен моей работой? Два сына подряд – это тебе не хухры-мухры. Это уже серьезное дело!» С третьим нашим ребенком вообще получи лось кино. На этот раз Люба решила не пускать дело на самотек, а достичь своей вожделен ной цели верой. Для этого она заранее стала заготавливать все детские принадлежности исключительно розового цвета, с кружевами, цветочками, котиками, бабочками, со всякими рюше чками и прочими младенческими атри бутами, характерными для девочек. Без тени сомнения, Люба всем подряд сообщала, что скоро у нас будет девочка Кристиночка. (К тому времени Светочка уже стала Кристиночкой.) Финал этих стараний получился по всем правилам одного неписаного закона – если вы уроните намазанный хлеб, он обязательно упа дет на пол маслом вниз: у нас опять рождает ся мальчик! Да еще какой! На пять с лишним килограммов! С самыми что ни есть мужски ми чертами. Смуглый, здоровый, горластый, с крупным носом, с большими, как у Поля Роб сона, губами, хриплым голосом и припухшими щелочками глаз. Назвали его Валера. Попробуйте представить себе потрясающую картину. Из детской колясочки, украшенной розовыми цветочками, выглядывало его хму- рое мужицкое лицо, утопающее в розово-белой пене кружев, в розовых пинеточках и с боль шой розовой соской во рту. Менять что-то было уже поздно. В те «старые добрые времена» до стать в Союзе младенческие принадлежности было дорого и очень непросто; многое мамоч ки шили сами. Так и вырос Валера в розовых ползуночках и распашоночках, окруженный розовыми погремушками, сосками, бутылочка ми и т. п. Поначалу друзья и знакомые, увидев харак терный цвет одежды малыша, простодушно спрашивали: «А как ее зовут?» И, услышав имя, долго еще стояли с застывшей, как у Моны Лизы, улыбкой, растерянно глядя то на насу пленные брови младенца, то на его нежно-ро зово-белый комбинезончик. После рождения Валеры у нас наступил дол гий шестилетний перерыв. И вот в один пре красный день я узнаю, что мы ожидаем попол нение. На этот раз со стороны Любы не было каких-то особых движений для достижения ре зультата. Может быть, по причине прежних не удачных попыток она уже смирилась с судьбой или не успела еще составить новый план борь бы, но вскоре мне приснился тот удивительный сон, который опять перечеркнул ее надежды. Снится мне женщина. На руках ее сидит ре бенок, примерно месяцев шести от роду. В этом возрасте малыши уже приобретают узнава емые черты лица. Я лично до сих пор не могу понять, что можно увидеть в младенцах, кото рым всего несколько дней от роду. Когда ново рожденного обступают восторженные мамки, няньки, тетушки, бабушки и начинают напере бой говорить, что носик у него папин, бровки мамины, ушки дедушкины, губки бабушкины, я ничего такого, хоть убей, не могу разглядеть. Они для меня одинаковые, как корейцы. Но когда ребенок приближается к шестимесячно му возрасту, тогда другое дело. Здесь уже все ясно, как белый день. В этом сне я видел ребенка уже подросшего, с оформившимся и узнаваемым личиком. Жен щина стояла ко мне спиной, и на руках у нее си дел ребенок, лицом в мою сторону. Выглядывая из-за ее плеча, он, держась ручонками за платье, смотрел мне в глаза. Лица женщины я не видел и не могу сказать, была ли это моя жена или нет, но вот лицо ребенка я запомнил железно. Малыша этого я раньше не видел, но каким-то шестым чувством знал, это мой ребенок. На следующее утро, помня все старания моей супруги родить Валерия девочкой, я ре шил, во избежание ненужных волнений, сразу сообщить ей эту новость. – Люба, я хочу тебе сказать, что у нас будет еще один мальчик. Сегодня ночью я видел его во сне. В глубине души я немного опасался, что Люба огорчится этим известием, но, к моему удивлению, она восприняла его очень спокой но. К тому времени у нас уже шесть лет не было детей, и мы действительно очень хотели ре бенка. Я подробно рассказал ей мой сон. Она спро сила только: – На кого он похож? – Ты знаешь, Люба, – ответил я, – у него бу дут своеобразные черты лица, но ближе всего он к нашему Коле. Здесь хочу отметить, что наши сыновья в детском возрасте заметно отличались друг от друга. Перепутать их было невозможно. Таким образом, факт, что увиденный мною во сне ма лыш был больше похож на Николая, уже гово рил нам о многом. Забегая вперед, хочу сказать, что после этого ребенка у нас таки родилась дочка. Назвали мы ее Виктория, что значит – победа. Я к тому вре мени, наполнив свой колчан сыновьями, благо душествовал, и мне уже самому было интерес но: как это у людей рождаются девочки? Таким образом, с рождением Виктории мы, воплотив в жизнь известную поговорку «четыре сыноч ка и лапочка дочка», успокоились. Оставшиеся месяцы пролетели быстро, и де вятого марта на свет Божий появился Роман. Честно говоря, увидев этот сон, я не придал ему тогда большого значения. Ну, сон как сон. Родится мальчик – хорошо, девочка – тоже хо рошо. Этот вопрос меня особенно не волновал, лишь бы все было в порядке. Но, по мере того как Роман приближался к полугодовалому воз расту, я стал узнавать в нем увиденного во сне ребенка. Огромный знак вопроса появлялся в моей душе всякий раз, когда я вспоминал картину из сна: женщина и выглядывающий из-за ее плеча малыш. Именно этот малыш, которого я сейчас уже держу на руках! И чем дальше, тем чаще вспоминался мне тот удивительный сон, вновь и вновь приводя меня в изумление. Ну как? Как я мог видеть это лицо год назад, если его тог да еще не было в природе? Год назад он был еще трехмесячным зародышем и только сейчас стал таким, каким я вижу его. Кто показал мне его лицо в том сновидении? Этот удивительный факт напоминает нам, что есть где-то рядом с нами иной мир, нахо дящийся вне времени, из которого по чьей-то неведомой воле мы иногда получаем весточ ки. По-видимому, когда во время сна скованная рамками материи плоть отключается, то осво божденная душа получает возможность прини мать сигналы из невидимого духовного мира, частью которого мы также являемся. Я думаю, если в нашем подлунном мире собрать все слу чаи, когда людям снились вещие сны, образова лась бы библиотека пудовых книг, исписанных мелким почерком. О невидимом, но реальном мире, находящем ся в другом измерении, стали чаще говорить и ученые. Некоторые исследования доказывают, что наш видимый мир находится под присталь ным контролем невидимых сил Вселенной. Как бы ни казалось людям порой, что мы живем здесь сами по себе и делаем то, что нам хочется, в нужное время и в нужном месте человек сде лает то, что будет угодно Провидению. Однажды мне пришлось в этом убедиться. Я хочу рассказать вам историю, которая случи лась благодаря сновидению совершенно незна комого мне человека, живущего от меня за до брую сотню километров. До самого последнего момента я не знал ни об этом сновидении, ни об этих людях. Но невидимая вещая сила при вела меня именно туда и именно в то время, где и когда мне надо было быть, где я стал неволь ным участником события, даже не подозревая, что был в это время послушной фигурой в руке Вселенского Гроссмейстера. Примерно через год после рождения Вале рия Люба стала ощущать приступы сильной боли в районе солнечного сплетения, которая отдавала в правое предплечье. Поначалу мы не придали этому особого значения и пыта лись лечиться народными методами. Делали настойки из трав, пробовали соблюдать диету, достали знаменитый на весь баптистский Таш кент «самотугинский пластырь», но ничего не помогало. Несмотря на все усилия, приступы продолжались, и дело стало доходить до ско рой помощи. Пришлось обратиться в больницу. После многочисленных хождений по разным клиникам установили диагноз: острый холе цистит. Как правило, такой диагноз приводит людей на операционный стол. Естественно, эта новость нас не обрадовала, но делать было не чего: приступы продолжались уже с более ко роткими интервалами, и после некоторых коле баний мы решились на операцию по удалению желчного пузыря. Делал такие операции известный в городе хирург Михаил Семенович Городецкий, заведу ющий хирургическим отделением городской больницы Ташкента. Старинное одноэтажное здание с толстыми, выбеленными известью кирпичными стенами состояло из большого главного корпуса, к которому примыкали раз личные вспомогательные помещения, рент ген-кабинет, приемная скорой помощи, малень кий вестибюль. В середине корпуса проходил большой широкий коридор, по обеим сторонам которого находились палаты и процедурные кабинеты. Честно говоря, месторасположение больни цы было «не фонтан». Может быть, когда она строилась, это было более спокойное место, но со временем с одной стороны возвели комби нат железобетонных изделий, а с другой – ка кую-то товарную базу, на которую целый день приезжали грузовики. Немного спасало то, что больничный двор, окруженный забором из бе тонных плит, буквально утопал в тени старых развесистых чинаров. Подготовка к операции и послеоперацион ный период восстановления занимали около двух недель. В больнице Люба познакомилась с одной удивительной женщиной по имени Ксе ния, которую определили к ним в палату на следующий день. Жила она где-то в Украине, но в Ташкенте у Ксении жили две сестры, и она специально приехала сделать у Городецкого операцию по удалению зоба. Это была очень красивая интеллигентная женщина, лет около сорока. Кареглазая, энер гичная, общительная, с длинными черными волосами, собранными в один тугой узел на за тылке, Ксения за несколько часов перезнакоми лась со всей палатой, зажигая всех своим непод дельным оптимизмом и веселым характером. К вечеру этого дня вся палата уже знала, что Ксе ния верит в Бога и ходит в православную цер ковь. Кровати, на которых расположились Люба и Ксения, стояли по соседству, разделенные лишь узким проходом. Вечером, когда посетители уже разошлись, Люба с Ксенией, сидя на крова тях, о чем-то беседовали. Желая поменять позу, Ксения перекинула ногу на ногу, и старенький больничный халат, распахнувшись, слегка ого лил ногу. Взгляд Любы непроизвольно сколь знул по ее колену, и она невольно вскрикнула от неожиданности. – Ой, Ксения! Что это у тебя с ногой? Нисколько не смутившись, Ксения распах нула полы халата и показала Любе оголенные колени. Картина была весьма необычной. На коленях были огромные мозоли, каждый вели чиной с чайную чашечку. Люба родилась и выросла в Туркмении, и ей часто приходилось видеть похожие мозоли на коленях верблюдов, которые в изобилии бро дили по их поселку. Для верблюда это нормаль ное явление, поскольку верблюду, и ложась и вставая, приходится становиться на колени. Но как такие мозоли могли оказаться у женщины? Сперва Люба подумала, что это какое-то хро ническое кожное заболевание, но в следующий момент Ксения сказала: – Любочка, это от молитв. Я так люблю мо литься, что не дождусь, когда настанет вечер, чтобы я могла встать на колени и начать мо литься. Ты знаешь, Любочка, когда я молюсь, для меня перестает существовать время. Для меня это такое наслаждение – обращаться к Богу, так мне хорошо становится на душе, что я иногда встану с колен, а за окном уже светает. Поэтому и мозоли у меня здесь. Она погладила ладонями свои согнутые ко лени и засмеялась. – Да я уже не обращаю на них внимания. Сна чала пыталась растирать их кремами всякими, а потом махнула рукой – все равно ничего не по могает. Стараюсь надевать платья подлиннее, да и все. Все обитатели палаты быстро полюбили Ксе нию. Какая-то удивительная тяга к Богу жила в душе этой украинской женщины. О чем бы вы ни начинали говорить с Ксенией, она любой разго вор, любую тему переводила на разговор о Боге, о Котором могла говорить бесконечно. Ее карие глаза загорались каким-то особым внутренним светом и излучали такую искреннюю радость, что вы сами невольно увлекались ее порывом. Муж Ксении был армейским офицером. Она объездила с ним пол-Союза, и куда бы они ни приехали, через несколько дней весь военный городок уже знал, что Ксения – христианка. Этим она сильно мешала его офицерской карье ре, и он долго сражался с ее «миссионерской» деятельностью, применяя все известные ему методы ведения боевых действий, но в кон це концов сложил оружие и подписал капиту ляцию. Не разводился он с ней, по-видимому, только из-за ее красоты. Как-то Люба спросила ее: – Ксения, а как ты стала верующей? Она охотно стала рассказывать: – Я родилась старшей дочерью в семье, где нас росло пять девочек. В нашем селе не было церкви, но сколько я себя помню, мне всегда хо телось молиться. Я никогда не читала Библии, и все мои познания о Боге ограничивались тем, что я находила в журналах репродукции картин, на которых были нарисованы лики Христа, Апо столов, Марии, святых угодников. Я вырезала их, вставляла в рамочки, украшала цветочками, и так со временем у меня появилось несколько самодельных икон. Каждый вечер я доставала из комода свои сокровища, расставляла их на столе и, окружен ная их лицами, начинала молиться. Конечно, я тогда не знала еще ни одной молитвы и моли лась так, как могла. Люба, я не могу тебе пере дать, как хорошо мне было, когда я молилась. Я целый день ждала следующего вечера, чтобы опять расставить мои милые образа и молить ся. Люба спросила: – Ксения, разве ты не понимаешь, что репро дукции, из которых ты сделала себе иконы, – это просто куски бумаги? Они не видят, не слышат и не могут тебе помочь. – Да, я это хорошо понимаю, – согласилась Ксения. – Я знаю, что это бумага, и я молюсь не бумаге, а молюсь Богу. Мои иконы только по могают мне молиться. Мне приятно видеть их лица рядом с собою, и кажется, что мы все вме сте молимся Богу. Повзрослев, Ксения стала посещать в рай центре православную церковь и от руки пере писывала все религиозные тексты, которые ей удавалось найти. В палату она принесла целую сумку пухлых общих тетрадей с записями все возможных молитв, отрывков из Евангелия, жития святых. Все это она бережно хранила и возила с собою. Люба поинтересовалась у нее: – Ксения, а ты читала Библию или Еванге лие? Она печально ответила: – Нет, Любушка, я так и не могу найти его. Где только я ни искала, мне никак не удается достать эту книгу. На другой день Люба познакомила меня с Ксенией и попросила найти для нее хотя бы Евангелие. В 1982 году это была непростая задача. Хотя «отделенным» время от времени удавалось печатать Библии и кое-что из духов ной литературы, тем не менее, достать что-ли бо тогда было чрезвычайно трудно. Для начала я решил обратиться к Борису Ни колаевичу Серину. Он был вторым пресвите ром в нашей церкви и заместителем старшего пресвитера по Средней Азии. В силу должно сти ему частенько приходилось бывать в Мо скве, откуда он привозил для среднеазиатско го братства духовную литературу и журналы «Братский Вестник». Формально мы с Борисом Николаевичем считались даже родственника ми, поскольку моя тетя была замужем за его старшим братом. Когда я объяснил Борису Николаевичу си туацию, он был до глубины души тронут этим рассказом. – Что же делать? – взволнованно сказал он, поправляя на голове длинные волнистые во лосы, – Володя, веришь, ну ни одного Еванге лия нет в канцелярии. Нет, и все. Хоть плачь. На прошлой неделе три последних Евангелия отдали бухарской церкви, а они должны будут передать одно в зарафшанскую группу. Ну что же делать? Ее, конечно, нельзя оставить без Евангелия, если Бог послал нам встречу с такой жаждущей душой. Он несколько раз прошелся из угла в угол своей большой гостиной, потом остановился, посмотрел на меня и говорит: – Подожди. С этими словами он скрылся в дверях сосед ней комнаты. Через минуту возвратился, дер жа в руке небольшое, размером с ладонь, кар манное Евангелие. – Ну, вот что. Случай действительно вопию щий, и отмолчаться мы просто не имеем права. Я подарю ей свое личное Евангелие, с которым хожу на посещения. Оно, правда, все в пометках, много стихов подчеркнуты, на развороте напи саны мое имя и фамилия. Но ничего, пусть чи тает, не пропаду. У меня еще Библия есть, буду ее брать на посещения. В прихожей Борис Николаевич помолился за Ксению, за Любу, за благополучный исход опе раций, попросил благословения на мою пред стоящую встречу, и мы вышли к воротам. Еще раз поблагодарив его, я помчался в больницу. Добрался я до места около семи вечера. Это был идеальный момент для посещения: днев ные процедуры уже заканчиваются, админи страция и врачи, за исключением дежурной смены, расходятся по домам, и у больных насту пает личное время. Ксению я нашел в палате. Люба, Ксения и еще две женщины о чем-то оживленно беседовали. Увидев меня, они замолчали и повернулись в мою сторону. Извинившись, я попросил Ксению на минутку отвлечься и, достав из пакета книгу, сказал: – Ксения, Бог расположил сердце одного на шего друга подарить тебе свое личное Еванге лие. Здесь вот на обложке написаны даже его имя и фамилия. Теперь ты можешь читать эту книгу в любое время. Несколько мгновений стояла мертвая тиши на. Вся палата с интересом наблюдала за Ксе нией, а она, казалось, потеряла дар речи. Взяв Евангелие и как бы еще не веря в реальность происходящего, Ксения медленно раскрыла его и, наугад перелистнув несколько страничек, вглядывалась в его строчки. И тут буря востор га вырвалась наружу со всем ее темпераментом. Она закрыла Евангелие и на глазах у всех ста ла покрывать его бесчисленными поцелуями, прерываясь на несколько мгновений лишь для того только, чтобы прижать его к груди, и вновь принималась целовать его. То заливаясь счаст ливым смехом, то громко приговаривая ласко выми словами, она обращалась к Евангелию, как к живому, с неудержимым потоком слов ра дости и благодарности Богу. Ксения напомнила мне в этот момент купца из притчи Иисуса, ко торый от радости, что нашел драгоценную жем чужину, пошел и продал все, что имел, и приоб рел ее. Это была удивительная картина. Обычно в палате для тяжелобольных на лицах людей не бывает радости. Обычно там встречают вас печаль и томление духа, отражение пережива емых страданий, страх ожидания и тоскливое ощущение своей болезни, с вопросом во взгля де: «Ну, почему это случилось со мной? Почему именно я заболел?» Из больничной палаты реальность жизни видится совсем по-иному. До тех пор, пока сам не попадешь в больницу, забываешь, что есть болезни, и кажется: больных людей на свете нет. Только оказавшись в больничных стенах, начинаешь понимать, как много на земле есть несчастных людей и как счастливы были мы сами, просто имея здоровье. Но в этой палате вдруг забил фонтан нео жиданной радости. Я впервые в жизни видел, чтобы человек так радовался тому, что нашел Слово Божие. Ее радость невольно передалась остальным. Одетые в больничные халаты жен щины, каждая со своей проблемой, невольно заулыбались, лица их просветлели, и они без зависти, ласково смотрели на ее неожиданное счастье. Это было замечательным свидетельством всем окружающим. Когда через несколько дней Люба шла на операцию, Ксения провожала ее напутствием из Книги Псалмов и словами: «Лю бочка, не бойся. Когда мы имеем с собой такую силу, нам нечего бояться». После операции Люба два дня провела в ре анимационном отделении. За это время проо перировали Ксению. Еще через несколько дней Любу выписали домой, и наши пути с Ксенией разошлись. Хотя в Ташкенте проживали две ее сестры, в Узбекистан она приехала впервые. Как убедили ее сестры оперироваться именно здесь, я не знаю, но глубоко убежден: это было не просто совпадение, что Люба и Ксения оказа лись в палате в одно и то же время. Случай с Ксенией напомнил мне еще одну встречу, которая была у меня за два года до это го. Я учился тогда на третьем курсе музыкаль ного училища. Моим педагогом по специально сти был заведующий вокальным отделением Игорь Петрович Брызгалов. Замечательный специалист, душевный человек, он более двад цати лет пел в оперном театре, а затем ушел на педагогическую работу. Хотя ему было уже за шестьдесят, он продолжал работать, и студенты в нем души не чаяли. Мне очень повезло, что я попал в его класс. В семидесятые годы Ташкент имел доволь но высокий уровень музыкальной культуры. В городе было несколько театров, консервато рия, театральный институт, институт искусств, педагогический институт, музыкальное учили ще, специализированная музыкальная школа Успенского, после окончания которой сразу по ступали в консерваторию, и другие музыкаль ные заведения. В каждом районе города было несколько му зыкальных школ, в которых работали педагоги с очень хорошей квалификацией. Интересно, что уровнем высокой музыкальной культуры Ташкент в известной мере обязан... Гитлеру! Спешу вас успокоить: просто во время войны в Ташкент была эвакуирована Киевская консер ватория, в которой были педагоги высочайшего класса, и большинство из них по окончании во йны так и остались жить в Ташкенте. Одним из друзей Игоря Петровича был очень интересный человек по имени Тахир. Узбек по национальности, культурный, образованный, обходительный, с мягким и приятным харак тером, Тахир работал начальником Аптечно го управления города Ташкента. Все лекарства двухмиллионного города и его окрестностей приходили на его склады. Кто жил в то время, тот понимает, что в усло виях Союза это была «золотая жила» – ни боль ше, ни меньше. Как пел Окуджава: «Каждый сам ему приносит и спасибо говорит...». Человек, стоящий у руля этой организации, получал воз можность иметь баснословные доходы, просто умело распределяя по аптекам и больницам ле карства. Но Тахир был похож на пришельца из другого мира. О каких-либо взятках или обменных услу гах в его присутствии нельзя было и вспоминать. Он отвергал их решительно и бесповоротно. Я до сих пор не могу понять, как подобный чело век, с его кристальной честностью и богобояз ненностью, мог попасть на такую должность. Жил Тахир очень скромно, в обычной квар тире многоэтажки в огромном жилом массиве Юнус-Абад, в северо-восточном районе Ташкен та. Человек, имевший такое положение, жил как простой рабочий, в далеко не престижной квар тире, в далеко не престижном районе! Это было невероятно, но Тахира не смущали эти обстоя тельства. Причиной, почему Игорь Петрович познако мил меня с Тахиром, была Любина проблема. Один доктор посоветовал нам лечиться импорт ными таблетками «ЛИВ-52», которые в то время были страшным дефицитом. Достать их обыч ным путем было невозможно. Покупать где-то с рук – реальная опасность, что тебе подсунут ка кую-нибудь ерунду, и толку от такого лечения не будет. Поэтому, выписывая рецепт, доктор нас сразу предупредил, что найти эти пилюли очень трудно, но брать их надо только через аптеку или госпиталь. Когда я встретился с Тахиром, меня, так же как и при встрече с Ксенией, поразила его не обыкновенная любовь к Богу. Не пробыли мы еще и десяти минут у него в квартире, как Тахир уже показывал нам какие-то духовные книги, цитировал высказывания мыслителей Востока, приводил примеры из истории, из современной жизни, и его разговор постоянно вращался во круг Бога. Казалось, у Тахира не было других тем. Он самостоятельно выучил арабский язык, что бы читать Коран в подлиннике. Было у него и очень редкое издание Корана в переводе на рус ский язык. Каким-то чудом Тахир сумел даже побывать в Мекке. Когда он говорил о Боге, он преображался. В его разговоре, в поведении была какая-то осо бая искренность и доброта, что-то такое, что располагало вас к этому человеку. Мы целые вечера проводили в беседах о религии, о спасе нии, о христианах, о мусульманах, о вечности... Приводя цитаты из Корана и других источ ников, Тахир спрашивал меня, как этот вопрос понимают христиане, как об этом написано в Библии, и таким образом выяснилось, что Тахир не имеет Библии и давно мечтает найти ее. Он пытался достать ее у букинистов, у православ ных, через своих знакомых заказывал Библию где-то в России, но безуспешно. Узнав об этой проблеме, я сказал, что попытаюсь что-нибудь сделать. Когда в начале 60-х годов в протестантских деноминациях произошло разделение, то вме сто одной в Ташкенте оказалось три баптист ские церкви: регистрированная, автономная и отделенная. Одной из особенностей отделенной церкви было то, что они, полностью разорвав все контакты с властями, интенсивно печатали духовную литературу. Делали они это подполь но и с большим риском, потому что срок за та кие дела был гарантирован. Отец мой был членом отделенной церкви, где у нас было немало родственников и друзей, у которых мне время от времени удавалось по живиться кое-какой духовной литературой. В случае с Тахиром у меня не было ограничения во времени, как это было с Ксенией, и спустя некоторое время мне удалось достать для него полную Библию. Вручать ее мы поехали с Игорем Петровичем. Здесь произошла сцена, подобная той, какую я увидел, когда дарил Библию Ксении. Если бы вы смогли видеть Тахира в тот момент, когда мы передали ему книгу, вы бы увидели лицо счаст ливейшего человека на земле. Он взял ее в руки, несколько раз поцеловал, и из его глаз потекли слезы. Не обращая на них внимания, он, прижав Библию к груди, стал горячо благодарить Бога за этот подарок, от волнения перемешивая в своей речи русские, узбекские и арабские слова. В порыве неудержимой радости он стал обни мать нас, пожимать руки, не зная, как выразить нам свою благодарность. После встречи с Тахиром и Ксенией я стал замечать, что есть в нашем мире особенные люди, которые просто не могут жить без Бога. Бог присутствует в каждой мелочи их жизни, и они настолько любят Его, что говорить о Боге является для них величайшим наслаждением и сердечной потребностью жизни. Такие люди имеются, по-видимому, во всех народах, среди всех национальностей. Я думаю, именно таких людей имел в виду Апостол Павел, когда писал в Послании к Римлянам, что во всяком народе поступающие по правде приятны Богу. Прошло около года. Жизнь вошла в свое рус ло, Люба поправилась, и мы постепенно стали забывать о пережитых проблемах. Но вдруг она опять стала ощущать приступы боли. Такая же боль, в том же самом месте. Сначала реже, а за тем все чаще и сильнее. Дело опять стало дохо дить до «скорой». Подавленные и расстроен ные, мы решили сходить к Городецкому. Выслушав нас, он покачал головой и сказал: – Люба, я знаю, что так у тебя будет всегда. Я удалил желчный пузырь, сколько было возмож но, почистил протоки в печени, но проблема в том, что твоя печень буквально нафарширова на камнями. Он повесил на стену цветной плакат с изо бражением печени в разрезе и стал показывать нам схему протоков: – Вот смотрите, большие протоки еще мож но почистить во время операции, а в бесчислен ные маленькие доступа нет, и это проблема всех желчнокаменных больных. Я не знаю причины твоей болезни – может быть, плохая вода или питание, или еще что, но у тебя явная пробле ма с обменом веществ, и тебе надо привыкать к этой боли. Подбери себе подходящее обезболи вающее, найди правильную диету, но знай, что твои протоки опять забились камнями. В этом вся причина. Если хочешь, я тебя еще раз разре жу и почищу, но это ненадолго. От повторной операции мы, конечно, отка зались и, опечаленные, вернулись домой. После этого невеселого разговора мы как-то особен но остро почувствовали себя беспомощными и одинокими. Только что лучший хирург в городе подписался в своем бессилии, и по-человечески наше будущее не давало нам никакого оптимиз ма. Чего нам теперь ожидать? Скорби и переживания часто становятся для молитв тем, чем бывает чернозем для растений. Эти обстоятельства побудили нас искать помо щи у Бога, поскольку надежды на человеческую помощь уже не было никакой. Ответ мы получили с самой неожиданной стороны. Некоторое время спустя Люба полете ла к своим родителям в Душанбе. Такими визи тами мы обменивались довольно часто. Кроме Любы у Рыбиных было еще шестеро детей, для которых было огромным наслаждением при ехать к Любе в гости в Ташкент. Мы, конечно, тоже не оставались в долгу, поочередно отправ ляя к бабушке Алле и дедушке Саше то Колю, то Сережу, но чаще всех у Рыбиных гостил Валера. Там он и получил свою знаменитую кличку «ка шеед», которую мы до сих пор вспоминаем, рас сматривая фотографии тех дней. Возникла кличка сама собой. У Рыбиных во дворе, как и у многих христианских семей того времени, было подсобное хозяйство. Зарплаты не хватало, и люди крутились, кто как мог. Пче лы, малярки, свиньи, нутрии, цветы, теплицы – кто во что горазд. Все старались принести в семью дополнительный заработок. Рыбины держали свиней, и бабушка Алла, выкармливая поросят, каждый день варила им большую алюминиевую кастрюлю пшеничной каши, которая была по вкусу и всей детворе. Валерий был тогда двухлетним малышом, и чем бы его утром ни кормили, когда доварива лась каша, Валера, как на посту, стоял на кухне с чашкой в руках и терпеливо ждал своей пор ции. Как только каша упревала, первый полов ник попадал в Валерину чашку. Для Валеры и других детей в нее добавляли немного масла, а остальную кашу студили и отдавали поросятам. Вообще каша у Валеры была на первом ме сте с самого рождения. Он без каши просто не мог жить. Он настолько любил кашу, что первое слово, которое он произнес, было... «каша». Ни мама, ни папа, ни баба, ни деда, а каша. То время многие сейчас называют «комму низм, который мы не заметили». И в самом деле, жизнь была не очень дорогой, а самое главное – стабильной. Цены десятилетиями стояли на одном месте. За мизерную сумму можно было купить мешок хорошей пшеничной крупы, из которой бабушка Алла и варила кашу. Сегодня многие с сожалением, вспоминают те «старые добрые времена», когда за три ко пейки можно было проехать на трамвае из од ного конца города в другой и за шестнадцать копеек купить буханку хлеба. Это время ушло безвозвратно, как и многое другое, что проис ходило под солнцем. По-свойски, просто, как это бывало в те вре мена, Алла Ивановна поделилась с соседями нашей бедой, так что многие на улице знали о Любиной проблеме. Как-то вечером Люба, воз вращаясь домой с автобусной остановки, встре тилась с тетей Олей. Тетя Оля жила в угловом доме, через три двора от Рыбиных, и также слы шала о случившемся. Расспросив Любу о само чувствии, она очень сокрушалась, что не знала раньше о ее операции. – Голубушка ты моя! – приговаривала она. – Да если б я знала, что у тебя такая проблема, тебе не надо было бы идти на операцию. У меня есть замечательное средство, которое выгоняет камни из печени и желчи за один день. Давай-ка на минутку зайдем в дом, и я расскажу тебе, как и что надо делать. Они присели на веранде за покрытый кле енкой стол, и пока Люба переписывала рецепт, тетя Оля рассказывала его историю. Оказывается, у нее были родственники где- то в Новосибирске. Их отец был профессором медицины и заведовал кафедрой медицинско го института. Там он разработал эту методику и с успехом применял ее для безоперационного лечения желчнокаменной болезни в своей кли нике. – Любочка, я и сама его пробовала, и людям давала, и все избавлялись от этой болячки. Не которые повторяют эту процедуру через не сколько лет, по необходимости. Это бывает. Ах Ты, Господи, Боже мой, – опять сокрушалась тетя Оля, – да как же это мы не знали, что ты так настрадалась-то. Они поговорили еще о разных мелочах, и Люба, поблагодарив ее, пошла домой. Вечером у Рыбиных собрался домашний кон силиум по поводу этого рецепта. В конце кон цов пришли к выводу: если таким методом ле чат людей в Новосибирском мединституте, то почему бы и нам не попробовать, тем более, что приступы продолжались, а найти какое-либо средство против них пока не удавалось. Решили, что лучше будет проводить эту про цедуру в Ташкенте, поскольку в Душанбе слож но было найти необходимое для нее оливковое масло, а в Ташкенте я мог достать что угодно. Но, самое главное, хотели подстраховаться на случай какого-нибудь осложнения. В Ташкенте есть доктор, который знает эту проблему. По возвращению Любы, не откладывая дела в долгий ящик, мы решили проделать эту про цедуру при первой возможности. Банку олив кового масла греческого производства я до стал через ресторан, кубик атропина принесла знакомая медсестра, а остальные компоненты были у нас под руками. Так как для этого тре бовалось два дня, мы решили начать в пятни цу и иметь в запасе воскресный день, чтобы в случае, если что-то пойдет не так, Люба могла прийти в себя к началу рабочей недели. В ближайшую пятницу мы приступили к вы полнению нашего плана. Все прошло на удивле ние гладко. Укол атропина я сделал сам. Един ственное – Любе с большим трудом удалось заставить себя выпить целый стакан оливково го масла. На следующий день, начиная с восьми утра, мы стали свидетелями настоящего чуда. Дей ствительно, камни стали выходить. В течение нескольких часов мы почти доверху наполнили ими 250-граммовый стакан. Мы с трудом вери ли своим глазам, разглядывая их через стекло стакана, и на всякий случай положили их в хо лодильник. К счастью, наши опасения по поводу воз можных осложнений не подтвердились. Люба достаточно легко перенесла эту процедуру и даже смогла поехать в воскресенье на утреннее собрание в церковь. Была небольшая слабость, которая прошла через пару дней сама по себе. В понедельник мы решили показать камни Городецкому и узнать его мнение по поводу этого рецепта. Люба пересыпала камни в пол- литровую стеклянную баночку, и около девяти часов утра мы уже были в его кабинете. Михаил Семенович сидел за рабочим столом у стены, напротив входной двери. Мы с Любой расположились по другую сторону стола, на против Городецкого, а с правой стороны стола, у окна, сидела его заместитель, видная, симпа тичная блондинка по имени Светлана. Она тоже была хирургом. Фактически она и была леча щим врачом Любы, но операцию ей делал сам Городецкий. Встретились мы как старые знакомые. – Люба, ну как дела? Как ты себя чувствуешь? Какие у тебя новости? Случались ли еще при ступы? – спросил ее Городецкий. – Слава Богу, Михаил Семенович, чувствую себя очень хорошо, и мы хотим узнать ваше мнение об одном деле, – с этими словами Люба достала из сумки баночку, наполненную нашей субботней добычей. Сняв с баночки крышку, она подала ее Городецкому. Поставив баночку перед собой, доктор долго смотрел на нее, не произнося ни слова. И нако нец произнес: – Люба, это же камни из желчного пузыря. Где ты их взяла? Я тридцать лет вижу такие камни только на операционном столе. Выслушав наш рассказ, Городецкий вместе со Светланой стали записывать все детали этой процедуры. Он выглядел очень взволнованным и до самого нашего ухода не мог успокоиться. – Это просто невероятно! Люба, ты себе пред ставить не можешь, какое чудо с тобой произо шло. Это тебе действительно Бог помог за твои страдания. Распрощавшись с Михаилом Семеновичем и Светланой, мы оставили у него баночку с камня ми и, окрыленные, помчались домой. Получив такое свидетельство от доктора, мы, как дети, радовались этому исцелению. Во время беседы Городецкий обращал наше внимание на то, что камни были разных разме ров, и, объясняя строение печени, говорил: – Большие камни (некоторые из них были размером с ноготь большого пальца) – из глав ных протоков, а мелкие, величиной с гороши ну и меньше, – это камни из мелких протоков, которые невозможно достать хирургическим путем. Люба, теперь твоя печень чистая, как у младенца! Прошло еще два года. Первая половина 80-х была очень напряженным временем. Кроме того, что мне, как прорабу, надо было работать на своих объектах, заботясь о хлебе насущном, на нашей бригаде лежала ответственность за отделку центрального Дома молитвы, строи тельство которого Ташкентская церковь начала в 1980 году. Когда я смотрю сегодня на американских строителей, на их экипировку, мобильные те лефоны, компьютеры, огромнейший выбор ин струментов и стройматериалов, то мне хочется плакать, вспоминая, в каких условиях нам при ходилось работать. В наше время буквально каждую мелочь приходилось доставать. Аме риканцам никогда не понять, сколько смысла вложено в простое русское слово «достать». Без этого слова не могло функционировать прак тически ни одно предприятие на территории Страны Советов. Утром, когда я выезжал из дома, у меня на сиденье лежал длинный список объектов и дел, которые необходимо было сделать в течение дня. Все следовало предусмотреть заранее, об говорить дневную работу, учесть все нюансы заказа, подготовить материалы. Забыть или ошибиться было нельзя – любой недочет за ставлял делать новый круг по городу, посколь ку телефонной связи с объектами не было. А это время, бензин, нервы. Малярки в Ташкенте шли хорошо. В семиде сятых годах этот бизнес стал развиваться очень интенсивно, и спустя несколько лет в городе было много баптистских бригад, занимавшихся отделочными работами на достаточно высоком уровне. Мы имели хороший опыт в работе с леп кой, варили формопласт и знали, где доставать для него компоненты, делали искусственный мрамор из бумаги и гипса, широко использова ли напрыск, трафареты, комбинированные цве та стен и многое другое. В этот памятный субботний день я закончил свои дела раньше обычного, и единственное, что мне оставалось сделать, – это вечером, ча сиков в восемь-девять, смотаться на Чиланзар к бригадиру краснодеревщиков Володе, по клич ке «Борода». Его бригада отделывала наши объ екты деревом. Шкафы, рамы, двери, потолки, стены они делали из хорошего дерева под лак. Жили мы тогда на Болгарке. Так называется в Ташкенте небольшой микрорайон на Куйбы шевском шоссе. Почему его так называют, сей час уже мало кто помнит. Старожилы говорят, в послевоенное время здесь были сельскохо зяйственные плантации, которые возделывали болгары. Был ли это «обмен опытом» или они здесь оказались еще по какой причине, наше поколение уже не знало. Помним только, что, когда останавливался автобус, кондуктор, объявляя остановку, про износил: «Болгарские огороды», хотя остановка располагалась прямо у стены женской колонии. По другую сторону колонии проходили трам вайные пути, а за ними стояли новые многоэ тажки, в одной из которых мы пробили себе ко оперативную квартиру. Таким образом, я смог провести остаток суб ботнего дня дома. Через несколько часов, соби раясь к «Бороде», я предложил Любе поехать со мной. На такие мероприятия ее не надо было уговаривать, и вскоре мы уже выезжали на до рогу. Было еще около восьми вечера, и я рассчи- тывал, что мы легко успеем засветло добраться до места. Когда мы подъезжали к аэропорту (а это был самый короткий маршрут от Болгарки на Чи ланзар), у меня вдруг мелькнула мысль: «А не заехать ли к нашему другу, который живет не подалеку?» – Люба, так мы же совсем рядом находимся от Траугот Францевича, – сказал я жене. – Давай-ка заскочим к нему на пару минут; я давно собира юсь обговорить с ним один вопрос. Люба не возражала, и спустя пару минут мы уже парковались у его ворот. Двери нам открыл сам хозяин и радушно пригласил в дом. Жили они в Ташкенте срав нительно недавно, каких-нибудь пару лет, а до этого Траугот с тетей Катей долгое время жили в Душанбе, где он нес служение второго пре свитера Душанбинской церкви. Когда старший пресвитер по Средней Азии Михаил Маркович Самотугин ушел на пенсию, на его место был избран Траугот Францевич Квиринг. В связи с этой должностью ему пришлось по менять место жительства и перебраться в Таш кент, где находился центр Азиатского региона (в этот регион входили три республики СССР: Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан). В каждой республике были свои церкви и группы верующих, свои нужды, свои проблемы, так что у Траугот Францевича был большой фронт ра боты. Надо сказать, что Траугот Францевич хорошо подходил на эту должность. Около пятидесяти лет, среднего роста, чуть полноватой комплек ции, начитанный, культурный, всегда аккурат но одетый, собранный, он сразу располагал к себе. Люба охотно поддержала мою неожиданную идею заглянуть к Траугот Францевичу. До на шей женитьбы она жила в Душанбе и поэтому считала Траугота с Катей почти родней. У меня также были с ним особенные отношения по двум причинам. Когда Траугот Францевич приступил к обя занностям старшего пресвитера, он приобрел в Ташкенте дом, в котором наша бригада выпол нила отделочные работы. Трауготу и Кате наша работа пришлась по душе, и они никогда не ску пились на благодарности в наш адрес. Вскоре после окончания службы в армии мне пришлось уехать из Ташкента в Душанбе, где я около года прожил у моего дяди Петра Андре евича Семерюка. Там, в Душанбинской церкви, прошло мое становление как христианина, там же я и принял крещение. Таким образом, Душан бинская церковь мне также была очень близка, а крестил меня в июне 1975-го лично Траугот Францевич. По этой причине я называл его ино гда моим «крестным папой». Я хорошо помню день моего крещения. Ран нее воскресное утро, воды Кафирнигана несут свои кристальные потоки с заоблачных хребтов седого Памира. Несмотря на ранний час, весь берег реки был заполнен людьми. Одетые в белые халаты кре щаемые и служители, преподающие крещение, хор, молодежь, дети. Большая часть церкви со бралась, чтобы стать свидетелями этого волну ющего служения. Было сказано несколько ко ротких проповедей, пели хоровые гимны, пели общим пением, рассказывали стихотворения, молились... Это был настоящий праздник под голубым куполом необъятного небесного храма. По кра ям лазурного неба в красивом беспорядке тол пились окрашенные нежным рассветным за ревом розово-белые облака, с любопытством поглядывая сверху на стоящих вдоль реки лю дей. Лучи восходящего солнца, наполняя те плым утренним светом вселенную, озаряли вершины гор и украшали ярким сусальным зо лотом контуры ниспадающих в долины отрогов древнего великана Тянь-Шаня, уже многие ты сячелетия неподвижно лежащего на этом месте. У его подножия расположился Душанбе. Кра сивый, чистый город, одной стороной забрав шись на подножие гор Варзобского ущелья, он устремляется оттуда вниз и, как большая река, широко разливается по просторам долины. Та ких великолепных гор, как в Душанбе, я больше не видел нигде. Величественный вид храма природы напол нял сердца присутствующих благоговением. Когда в воздухе разливалось пение, звучали слова вечного Евангелия и молитвы, казалось, что я физически ощущал присутствие Божие на этом месте. Крещение обычно преподавали Траугот Францевич и первый пресвитер Душанбинской церкви Иосиф Дмитриевич. В середине семиде сятых годов в Душанбе была довольно большая община Евангельских Христиан Баптистов, на считывавшая более семисот членов, из которых около восьмидесяти процентов были немецко го происхождения. Поэтому Траугот Франце вич, будучи немцем по национальности, имел в церкви большой авторитет и в течение мно гих лет неизменно избирался на пресвитерское служение. Душанбинская церковь с большим разоча рованием восприняла новость о том, что Трау гот Францевича избрали старшим пресвитером по Средней Азии и что ему необходимо теперь уехать из Душанбе. Будучи начитанным и тру долюбивым, он действительно кормил цер ковь духовным хлебом, и приехавшим братьям из Всесоюзного совета евангельских христи ан-баптистов пришлось приложить немало уси лий, чтобы убедить церковь с миром отпустить Траугот Францевича на это служение. Некото рые старушки так любили его, что дело порой доходило до смешного. Однажды во время одного из крещений про изошел курьезный случай. Как это всегда бывало, после короткого слу жения Траугот Францевич и Иосиф Дмитриевич зашли в воду и, помолившись, приступили к крещению новообращенных. Каждое погруже ние сопровождалось пением. Хор стоял у самой кромки воды, и в перерыве между пением моя теща Алла Ивановна, сняв босоножки, зашла не глубоко в воду, чтобы лучше видеть происходя щее. В этот момент к ней подходит одна старица и, подавая ей трехлитровый баллон, говорит: – Алла Ивановна, миленькая, зачерпни мне, пожалуйста, водицы. Алла Ивановна, наклонившись, заполнила банку водой и подала ее бабуле. Надо сказать, что вода в Кафирнигане была отменная. Кристально чистая, вкусная вода, о которой могут только мечтать большинство жителей Земли и которую у нас в США прода ют в магазинах за хорошие деньги. Она стекала с Варзобских ледников, и пили ее из реки без всякого опасения. Таким образом, эта просьба не показалась Алле Ивановне странной. Ну, за хотелось бабуле освежиться чистой горной во дицей. Ну, возжаждала она с утра пораньше, что ж тут такого... Но старушка вдруг вылила воду на гальку и опять, подавая ей баллон, говорит с досадой: – Да ты не так. Ты чуток подальше зайди в воду и из-под Траугота мне водичку зачерпни, из-под Траугота... Поняв, в чем дело, теща на несколько секунд потеряла дар речи. Придя в себя, она зашла, на сколько позволяла глубина, в реку и вновь на полнила банку водой. Что-то пробормотав про себя, удовлетворенная старушка поставила банку в сумочку и растворилась в толпе. Такой авторитет имели наши служители. Мы до сих пор с улыбкой вспоминаем об этом случае... Зайдя в дом к Траугот Францевичу, мы с Лю бой увидели, что у него гости. Нас это нисколько не удивило: люди к нему, в силу его должности, приходили очень часто. Мы поприветствова ли друг друга, и Траугот представил нам своих посети телей. Звали их Герта и Павел. Это были муж и жена из города Абай-Базар, довольно большого райцентра в Южном Казахстане, расположен ного приблизительно в ста километрах от Таш кента. На вид им было лет около тридцати с не большим, и мы видели их впервые. Географически Ташкент имеет несколько необычное расположение. Узбекистан – до статочно большая по территории страна, а ее столица, Ташкент, находится на самой границе с Казахстаном. Приблизительно в пятнадцати километрах от границы города начинается уже Чимкентская область. Это хорошо видно, если вы летом путеше ствуете по трассе из Чимкента в Ташкент. Пока дорога идет по Казахстану – вы видите кругом желтую, выгоревшую степь с редкими поселе ниями по местам. Ни деревца, ни кустиков. Но как только вы въезжаете в Узбекистан, карти на меняется как по мановению волшебной па лочки. С обеих сторон дороги вас встречает буй ство зелени, огромные сады, плантации ово щей, придорожные деревья, кроны которых, смыкаясь, образовывают над дорогой зеленые туннели, селения, утопающие в зелени вино градников и фруктовых деревьев, хлопковые поля, арыки с водой. Просто удивительно, как преобразилось лицо природы! Узбеки заметно выделяются среди других на родов Средней Азии прежде всего своим трудо любием и любовью к земледелию. Знаменитые мирзачульские дыни, виноград, хлопок извест ны далеко за пределами Узбекистана. В узбек ском дворе не будет пустовать ни один клочок земли. Его обязательно разрыхлят и что-нибудь посадят. Во времена сталинских репрессий поволж ские немцы были выселены в отдаленные ре спублики, преимущественно в Сибирь и Сред нюю Азию. Довольно много немцев проживало с тех пор в Южном Казахстане. В Абае была об щина Евангельских Христиан Баптистов, состо явшая в основном из немцев. Немало немцев было в Ташкентской области и окрестностях. Они частенько наведывались к Траугот Фран цевичу, как к своему земляку, по различным вопросам. Поэтому, встретив у него очередных посетителей из немецкой общины, мы воспри няли это как само собой разумеющееся. Траугот с гостями расположились на небольшой уют ной верандочке, которая по совместительству выполняла роль столовой, и приготовились ужинать. Хозяин пригласил нас присоединить ся к трапезе, и через минуту мы уже оживленно беседовали, запивая чаем тети-Катины пироги. Я стал расспрашивать Павла про Абайскую церковь, о служении, о хоре, рассказал им не много о нашей стройке, поинтересовался, где он работает. Узнав, что Павел занимается стро ительством, сказал, что могу помочь достать нужный инструмент и материалы для отделки. Но Павел как-то неловко посмотрел на жену, затем поднял на меня свои голубые глаза и ска зал: – Вы знаете, Владимир, мы к Траугот Фран цевичу приехали с одной проблемой и, честно говоря, не знаем, что нам теперь делать. Дело в том, что у Герты на понедельник назначена операция. Ей должны будут удалять желчный пузырь, и мы... Тут меня как током ударило, и я, перебивая Павла на полуслове, вскочил с места: – Что?! Герте собираются удалять желчный пузырь? Павел, ни в коем случае не соглашай тесь на операцию! Нас сюда, наверное, Сам Бог послал. (Я до сих пор не могу понять, почему я сказал эту фразу.) Павел, мы знаем замечатель ное средство, как можно избавиться от камней в печени и желчном пузыре без всякой операции. Я обратился к жене: – Люба, вы идите с Гертой в соседнюю комна ту, и ты расскажи ей, как это делается, а мы пока поговорим здесь о делах. Проводив их, мы начали наш «важный» раз говор, ради которого я решил заскочить на ми нутку к Траугот Францевичу. О чем мы тогда говорили, какие важные дела решали, я сегодня не помню. Помню только, что было что-то очень важное, настолько важное, что я отослал Любу с Гертой в соседнюю комнату, чтобы они нам не мешали решать какие-то «глобальные вопро сы», от которых сегодня не осталось и следа в памяти. Минут через двадцать Люба с Гертой присо единились к нашей компании. К тому времени наша тема уже иссякла, тетя Катя подлила нам свежего чайку, и мы переключились на пробле му, которая привела сюда наших новых друзей. Мы рассказали, что нам пришлось пережить за эти годы, о Любиной операции, о Ксении, о рецепте, о том, как был удивлен Городецкий, увидев эти камни у себя на столе, как они тут же стали переписывать этот рецепт вдвоем со Светланой... Оживленно, как старые знакомые, мы про должали беседовать, не замечая времени. Так беседуют дружные родственники в семейных общениях или друзья, доверяющие друг другу, – свободно, без опасения, что тебя могут непра вильно понять или истолковать твои слова на свой неожиданный лад. Воспользовавшись не большой паузой, Павел переглянулся с Гертой и сказал: – А вы знаете, что сейчас исполнился удиви тельный сон, который Герта увидела два дня назад? Эта фраза произвела в нашей компании на стоящий переполох. – Что? Какой сон? О чем? – наперебой стали спрашивать мы. Глаза всех присутствующих устремились на Павла. Немного помедлив, он поставил на стол пиалу с чаем и начал свой удивительный рас сказ: – Пару лет назад у Герты стали случаться приступы желчнокаменной болезни. Люба с Во лодей вот знают, что это такое. Поначалу мы, конечно, не понимали, откуда эта боль. Пыта лись лечить желудок, пить минералку, настой ки всякие. Чего только не делали... Но вы сами знаете, как оно бывает, – боль вроде затихнет на время, а затем опять приступ. Несколько раз даже «скорую» вызывали. Доктора навыписы вали нам таблеток всяких целую кучу, какие-то процедуры назначали, но, в общем, толку было мало, приступы не проходили. Три месяца назад Герту направили в Чим кентский областной госпиталь на обследова ние. Там они уже точно определили причину и сказали, что без операции не обойтись. Узнав эту новость, мы очень расстроились. Вы знаете, Герта никогда не была на хирургическом столе и страшно боится этой операции. Да не только этой, а вообще операции. Герта, слушая Павла, качала головой и сму щенно пожимала плечами. – Не знаю, как и что, но я ужасно боюсь. Вы просто себе не можете представить, как я бо юсь операции. У меня кровь в жилах стынет, как представлю себя на столе. Просто ужас ка кой-то.Так боюсь, что хоть помирай. Вроде все понимаю, что она не такая сложная, как другие, а не могу себя побороть, хоть плачь. Павел подлил себе чаю и продолжал: – Это все так. Но приступы-то продолжались, было ясно, что проблема зашла слишком дале ко, и надежды на терапевтическое лечение не было никакой. Мы с Гертой взвешивали наши шансы и так и эдак, но что нам оставалось де лать? Тут уже боюсь – не боюсь, а операцию де лать надо. Ну и вот. Несколько дней назад положили Герту в хирургическое отделение и стали гото вить к операции, которую назначили на поне дельник. Утром отвез я ее в больницу, а вечером после работы зашел проведать. Бедная моя Гер та, на нее жалко было смотреть. Вышла она во дворик в своем застиранном больничном хала тике, в тапочках, маленькая такая, несчастная. Сели мы на скамейку подальше от людей, и я, как мог, пытался ее утешить. Но сами понима ете: как можно утешить человека, у которого что-то болит? Посидели мы до темноты, помо лились, и пошел я домой. На другой день мы пришли с детками прове дать нашу мамочку. У нас их пятеро. Побыли у нее весь вечер, поговорили, поиграли детки со своей мамочкой, покормили ее фруктами, помо лились все вместе... Так и на следующий вечер. Вчера утром, в пятницу, я, как всегда, в во семь был на работе. Минут через двадцать, вдруг меня зовут в контору. Ну, думаю, мало ли для чего я им понадобился – может, с нарядами надо выяснить что-то или еще что. Всякие есть причины. Прихожу, а мне говорят: «Тебя тут из больницы к телефону просят, срочно». Я пона чалу даже испугался слегка. Может, думаю, за ночь стряслось что-нибудь, может, проблема какая или доктор вызывает. Короче, хватаю я трубку, а Герта мне и говорит, взволнованная: «Павел, не знаю даже, как тебе и сказать, но, в общем, надо, чтобы ты срочно приехал ко мне в больницу, прямо сейчас, пожалуйста. Здесь слу чилось одно очень необычное дело». Тут я и вовсе перепугался. – Герта, – чуть не кричу уже в трубку, – что там у тебя? Проблема? Тебе плохо было? Тебе что-то привезти надо? – Да нет, Павел, не беспокойся, со мной все хорошо. Но сегодня ночью случилось что-то та кое, что я не знаю теперь, что мне делать. Нам надо срочно поговорить. – Все. Понял. Постараюсь быть у тебя как можно скорее. Минут через тридцать жди меня в вестибюле, чтобы мне не вызывать тебя из палаты. Хорошо? Услышав такие слова, я забежал к прорабу, отпросился и помчался в больницу. Герта жда ла меня во дворе, у дверей проходной будки, и была очень взволнована. – Павел, – подбежала она ко мне, – идем сюда. В эти утренние часы посетителей еще не было, больничный дворик был пуст, и мы при сели с ней на ближайшую скамейку. – Так вот, слушай. Ты же знаешь, как я боюсь операции. Ты помнишь, сколько мы молились, чтобы Господь послал мне помощь? – Конечно, помню, – сказал я. – Ну и что даль ше? – А дальше вот что. Сегодня ночью я... Тут Павел остановился, посмотрел на Герту и говорит: – А вообще, дальше пусть сама Герта расскажет, что с ней произошло. Герта смущенно замахала руками: – Ой, не надо, Павел, у тебя лучше получится. Ты уже раз начал, то и заканчивай. Мы все дружно поддержали Павла: – Герта, да ты не стесняйся. Здесь все свои. Порозовевшая от смущения, Герта привыч ным движением руки поправила свои белоку рые волосы и продолжила эту удивительную историю. – Мы, и в самом деле много молились чтобы Господь помог мне избавиться от этой пробле мы. Подавали записки в церкви, молились наши родственники, друзья, и, конечно же, в наших семейных молитвах эта нужда всегда была на первом месте. В четверг вечером уже стемнело, когда Павел с детками ушли домой после посещения. Прово дила я их до проходной, посмотрела немного им вслед и пошла обратно в палату. И меня вдруг такая тоска охватила, прямо смертный ужас какой-то. Внутри как будто холодом каким все сковало. Иду ни жива, ни мертва, еле ноги пе реставляю, а в голове одна только мысль: «Го споди, хоть бы мне не свалиться где-нибудь по дороге, хоть бы мне хватило силы до палаты дойти...» В общем, кое-как добрела я до кровати, натя нула на себя одеяло, отвернулась к стене и за плакала. Так у меня на душе горько стало, так себя почему-то жалко стало – я вам и передать не могу. Стала я с Богом разговаривать. Плачу и говорю Богу, не переставая. Это даже не молит ва была, как мы обычно молимся, а просто го ворила я в душе все, что у меня наболело за это время. И деток мне жалко было, и Павла, и себя, и друзей, и церковь, и про операцию говорила, и родственников вспоминала, и чем больше ду мала обо всех, тем горше плакала. – Господи, – говорю. – Ведь Ты же Отец мой. Ведь написаны же в Евангелии слова Твои: если какое дитя попросит у отца хлеба, он не даст ему камень, и если попросит рыбы, он не даст ему змею, а тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него... Господи, вот как напи сано, что касающийся вас касается зеницы ока Твоего, так и у меня сейчас, Господи, такая тоска и печаль коснулась меня, так невыносимо тяж ко мне, что нет у меня больше сил. Нет у меня, Господи, больше никакой надеж ды, Ты только у меня остался, и если Ты не по можешь мне, то не знаю, что теперь будет со мною... Ты ведь все можешь, Господи. Не прой ди мимо рабы Твоей. Ты ведь, Господи, враг всем болезням и недугам человеческим. Когда жил Ты на земле, Ты гнал все болезни от людей прочь, возвращая здоровье и радость жизни... Как помиловал Ты, Господи, разбойника на кресте в самую последнюю минуту, так и меня, Господи... Помилуй меня, пронеси чашу сию мимо меня, Господи. Душа моя тоскует и ужаса ется, как у Тебя, Господи, в саду Гефсиманском. Избавь меня от операции, Господи, не дай мне камень вместо хлеба, ведь я же дитя Твое, не дай мне змеи вместо рыбы. К Тебе, Единому, стучу я, отвори мне двери милости Твоей... Ты видишь, как горько мне... Господи... Сколько времени я так лежала, не знаю. Мо жет, два часа, может, три, может, больше. Я не за мечала, когда мой плач и молитва переходили в сон, не замечала, когда я просыпалась, а когда просыпалась, мне казалось, что я так и продол жала говорить Богу. Вдруг я вижу, не помню как, то ли во сне, как наяву, то ли наяву, как во сне: открывается дверь нашей палаты, и входит че ловек. Высокий, в белой одежде, седые волосы, борода, и я сначала подумала даже, что это де журный доктор зашел в палату. Он подошел к спинке кровати, посмотрел на меня и говорит: – Герта, Бог услышал тебя. В субботу поезжай в Ташкент к Траугот Францевичу, и там ты полу чишь ответ на твою молитву. Он еще постоял около меня немного, улыб нулся и вышел в двери. Мне очень трудно передать вам, что я уви дела в этом человеке за те краткие мгновения. Прежде всего хочу сказать: у него был какой-то особенный, ясный и добрый взгляд, что-то не обыкновенно доброе и простое. Он показался мне очень важным и в то же время удивительно простым и человечным. Его присутствие как бы пронизывало меня насквозь, и я чувствовала: он знает обо мне все, и не только знает, но и понимает все мои пере живания, весь мой плач и воздыхания. В эту ми нуту как будто растаяли стены времени, и про блемы, больница, доктора и все, чем мы живем и вокруг чего суетимся, вдруг стало маленьким, неважным и скоротечным... Там было и то, что я вам пытаюсь рассказать, но и еще что-то большее, и я знаю, как бы ни старалась, я не смогу передать вам то состоя ние, которое переполнило все мое существо. Так мы, наверное, представляем себе отца в раннем детстве – самым лучшим, самым добрым, са мым сильным, самым красивым, самым-самым, который все знает, все может. Я села и, оглянувшись по сторонам, сразу не могла понять, сплю я или нет. В палате было темно и тихо, все спали, было уже очень поздно – или, лучше сказать, уже очень рано. Я не смо трела на часы, но думаю, что было где-то около четырех или пяти часов утра. В первую минуту мне хотелось выскочить вслед за ним в коридор и расспросить его подробнее, но я чувствовала, что его уже здесь нет. Опустившись на подушку, я до самого рассве та не сомкнула глаз, да и не пыталась. Я ни о чем не могла больше думать, перед глазами стоял образ этого человека в белом, и я в тысячный раз повторяла про себя его слова, вновь и вновь вспоминая все подробности. Каждая минута тя нулась как вечность, и мне казалось, что ночь никогда не кончится. Сообщить эту новость Павлику я могла толь ко утром, когда он попадет на работу. Это был единственный шанс связаться с ним. Дома у нас телефона нет, посещать меня Павел придет только вечером, а мне, конечно, надо было со общить об этом как можно скорее. Прямо хоть домой беги из больницы. Дождавшись наконец утра, я стала звонить в управление, и Павел, слава Богу, был на месте. Когда я ему рассказала о происшедшем, мы ре шили, что нам обязательно надо будет поехать в Ташкент. Такой случай упускать было нельзя. Траугот Францевича я до этой поездки не знала. Павел встречался с ним пару раз в Душанбе, но в его ташкентском доме нам бывать не приходи лось. Это, конечно, не было проблемой, так как мы слышали, что Траугот Францевич поселился неподалеку от центрального Дома молитвы на Панченко, а дорогу к Дому молитвы Павел знал хорошо. Проблема была в другом. Меня готовили к операции, которую назначили на понедельник, и уходить из больницы в этот период категори чески запрещалось. В нашем распоряжении было всего несколько часов, чтобы успеть решить эту задачу. Главное – надо было договориться с врачом, чтобы мне разрешили уехать из больницы. Взвесив все «за» и «против», мы пришли к выводу, что к лечаще му врачу идти нет смысла, он вряд ли возьмет на себя такую ответственность, и решили идти к главврачу. Здесь стал вопрос: какую назвать причину? Нам надо как-то обосновать эту поездку. Может, попытаться разжалобить врача или что-нибудь подарить. Но что? Время летит, сегодня пятница, Павлика ждут на объекте. Если ему куда-то ехать за подарком – это время, да и что можно купить у нас в Абае? Это если в Чимкент поехать или в Ташкент, там можно найти что-нибудь прилич ное, но когда он вернется, то главврача может уже не быть на работе. Да и поможет подарок или нет, это тоже вопрос. Немного поколебавшись, мы решили, что не будем искать окольных путей, а, помолившись, пойдем к главврачу, как есть, и просто объясним ему все по-человечески. В пользу этого решения была также мысль, что если это от Бога, то Он по может склонить сердце главврача в нашу сторо ну. Павел коротко помолился, и через несколь ко минут мы уже сидели в больничном коридо ре. Я, конечно, тряслась как осиновый листочек, мне казалось, что даже со стороны видно, как я трясусь. Я вообще ужасная трусиха, когда дело доходит до начальства. У нас все такие вопросы Павел решает. Несколько раз открывалась дверь кабинета, заходили и выходили врачи, медсестры, еще ка кие-то люди, а я сижу как на иголках. «Как ска зать? С чего начать?» Вскоре дошла очередь и до нас. Главврача звали Гайрат Алиевич. Казах по на циональности, лет около шестидесяти. Выйдя из кабинета, он спросил: – Вы ко мне? Мы встали со стульев, и Павел сказал: – Гайрат Алиевич, нас привело к вам одно не со всем обычное дело, и мы просим вас: пожалуйста, уделите нам несколько минут вашего времени. Он согласно кивнул и пригласил войти в кабинет. Затворив двери, он пожал нам руки, предложил присесть и, пройдя за стол, пригото вился слушать. У меня внутри все похолодело. «Ой, – думаю, – если бы не Павел, тут бы я и про пала». У Павла в этом смысле есть какой-то дар – он может говорить спокойно и убедительно даже в самых трудных ситуациях. В таком духе он и начал разговор: – Гайрат Алиевич, я скажу вам прямо: завтра нам с Гертой на один день необходимо поехать в Ташкент. Скажите, есть ли хоть какая-нибудь возможность, чтобы вы разрешили нам эту по ездку, а вечером я привез бы ее обратно. Гайрат Алиевич молча смотрел на нас сво ими умными, живыми глазами и после долгой паузы спросил: – Павел, вы в своем уме? Вы хоть представ ляете себе, о чем вы просите? Вы что, забыли, что у Герты на понедельник назначена опера ция? Вы подумайте только: если во время опе рации с ней что-нибудь случится и станет из вестно, что с моего разрешения Герта уезжала из больницы, вы понимаете, мне за это буде тюрьма. Простите, но начать жить второй раз я уже не смогу. Мне недалеко до пенсии, у меня есть жена, дети, внуки, и вы хотите сказать, что у вас есть причина, ради которой я бы смог пой ти на такой риск? Павел, вы меня извините, но об этом не может быть и речи. Если вы порядоч ный человек, то вам и просить об этом должно быть стыдно. Услышав эти слова, я совсем потухла. По нятно, что Гайрат Алиевич был прав на тысячу процентов. Быстро мелькнула мысль: да тут ни какие подарки бы не помогли, кому охота свою голову подставлять под такую перспективу. На его место наверняка есть много желающих, и в самом деле, стыдно и просить его о такой жерт ве. Кто мы ему такие? Пока я слушала его слова, все наши доводы стали казаться мне маленькими и незначитель ными, и моя надежда стала разваливаться на г лазах, как карточный домик. Помолчав, Павел говорит: – Гайрат Алиевич, я, конечно, очень изви няюсь за такую эгоистическую просьбу, но, вы знаете, случай, который нас привел в ваш каби нет, действительно очень необычный. Разре шите мне рассказать вам все как есть, и затем вы решайте, что с нами делать. Гайрат Алиевич, мы люди верующие. Мы ве рим, что есть на небесах Бог, который сотворил и небо, и землю, и все что наполняет ее. Мы ве рим, что все люди – это дети одного отца, где бы кто ни родился. Вы, наверное, знаете, что у нас в Абае есть небольшая церковь Евангельских Христиан Баптистов, в которой мы каждое вос кресенье собираемся, поем, читаем Библию, мо лимся и служим Богу. Когда с Гертой случилась эта болезнь, мы много молились и в церкви, и дома, чтобы Бог вылечил Герту. Я вам скажу еще, что Герта очень боится этой операции, она у меня и так «трусиш ка зайка серенький», а операция для нее – что- то ужасное и страшное... Тут случилось такое, что стыдно и вспоми нать. Из моих глаз вдруг потекли слезы. Не про сто слезы, а потоки слез. Сама не знаю, что это со мной случилось, но, по-видимому, все мои страхи, боли, тревоги, переживания, надежды, молитвы, моя бессонная ночь – словом, все, что накопилось у меня в душе за время болезни, хлынуло наружу этими неудержимыми слезами, как будто рухнула в душе какая-то плотина. Я думаю, и Павел, и Гайрат Алиевич сами пе репугались. Павел стал трясти меня за плечи: – Герта, Герта, ну пожалуйста, ну не надо... Гер та, ну успокойся, я прошу тебя, ну не плачь. Все будет хорошо, только, пожалуйста, успокойся... Гайрат Алиевич подал мне воды, тоже что-то говорил, а я рыдаю, как ребенок. Я вообще не помню, чтобы я еще так когда-то плакала в сво ей жизни. Кое-как я наконец успокоилась, и Павел про должил свой рассказ о вечернем посещении, о том, как мы с детками молились, чтобы Бог по мог нам и избавил меня от операции... А мне так стыдно было за мою слабость та кую, что сквозь землю хотела провалиться от стыда. Лицо горит, глаза мокрые, нос распух как картошка, ну матрёна матрёной, опустила голо ву и слушаю. Не плачу уже, а сижу и всхлипываю, как маленькая девочка, и не могу сдержаться, хоть ты что. Павел тем временем подошел к самому глав ному и стал рассказывать Гайрату Алиевичу о моем сновидении... Читатели уже знают, что произошло с Гертой в ту ночь, и пока Павел рассказывает эту исто рию, я хочу сделать краткий исторический об зор, чтобы мы лучше могли представлять себе среду, в которой жили наши новые друзья. В целом все азиатские народы, проживавшие на территории СССР, были довольно набожны ми по сравнению с их европейскими соседями. Хотя многие их обряды были больше похожи на традиции и предания старцев, тем не менее эти обычаи в Средней Азии имели огромное влия ние. Это не удивительно. Восток во все времена был особенно религиозен, поэтому после раз вала Союза, как только по среднеазиатским ре спубликам пролетел первый ветерок свободы, там, как грибы после дождя, повсеместно ста ли расти новые мечети, мусульманские школы, медресе и т. д. Коренное население азиатских республик всегда помнило, что это их земля, и на этой поч ве случались даже небольшие конфликты. Ино гда приходилось слышать где-нибудь на база ре или в магазине пренебрежительную фразу в адрес русского или украинца, выразившего какое-либо недовольство по поводу товара или сервиса: «Нэ нравится – езжай в своя Рязань». Но вот что интересно: к верующим людям они относились гораздо лучше. Причина была в том, что, как и все остальные народы СССР, азиатские народы также жили под прессом коммунистического режима, который особен но не разбирался, кто ты: славянин или азиат, мусульманин или христианин. Слишком свежи еще были воспоминания о годах массовых ре прессий, в жерновах которых погибло множе ство и христиан, и мусульман. Видя, что веру ющие люди преследуются властями, коренное население резонно считало, что это другие рус ские, если их самих преследует КГБ так же, как и их родного муллу. Такие русские уже не мог ли быть врагами узбеку или казаху, которые в большинстве своем сами были верующими или, по крайней мере, набожными. Гайрат Алиевич слушал рассказ Павла с нес крываемым интересом, и было трудно угадать, какое впечатление произвела на него эта исто рия. А Павел уже рассказывал об утреннем звон ке в РСУ, как мы сидели во дворе и мучительно думали, что бы такое можно было бы подарить главврачу, и как мы, ничего не придумав, ре шили помолиться Богу и просто прийти к нему как есть. После короткой паузы Павел сказал: – Гайрат Алиевич, мы понимаем весь груз от ветственности, который лежит на ваших пле чах, и очень извиняемся, что стали просить вас о таком одолжении. Мы понимаем: наверное, нет на свете таких причин, которые склонили бы вас принять это решение. Поэтому мы рас сказали вам все так, как бы мы рассказывали это своему отцу. Мы верим, что Герта получила ответ от Бога, верим, что Бог послал ей избавление от опера ции, и нам только необходимо взять его. Мы, конечно, можем написать любую расписку, что не будем иметь к вам никаких претензий, или еще, что вы найдете нужным. Гайрат Алиевич, еще раз прошу простить нас за такую нескром ность и делайте с нами то, что вам подсказыва ет ваше сердце. В кабинете воцарилось молчание. Гайрат Алиевич смотрел перед собою на стол и мед ленно чертил что-то в своем блокноте. Прошло несколько долгих секунд, затем Гайрат Алие вич, подняв глаза, посмотрел на нас, пригладил рукою волосы, глубоко вздохнул и сказал: – Вы знаете, Павел, до вашего рассказа я не мог представить себе причину, по которой со гласился бы на такой шаг. Но теперь я не могу найти причину, чтобы отказать вам. Если ваш Бог действительно шлет вам ответ на молит вы, то возможно, что Герте уже не понадобится операция... Конечно, никто не знает, как и что будет завтра в Ташкенте, но я думаю, что вам надо поехать. Сегодня после вечерних процедур возьмите Герту, я поставлю в известность де журного врача, и в любом случае постарайтесь в субботу вечером вернуться в отделение. В вос кресенье утром я наведаюсь к Герте, и вы мне расскажете о результате вашей поездки. Мы с трудом верили своим ушам. Вскочив со стульев и перебивая друг друга, мы стали бла годарить Гайрата Алиевича. В основном бла годарил Павел, потому что, едва успев сказать ему несколько слов, я от радости опять распла калась. Выйдя из кабинета, мы присели на той же скамейке и, взявшись за руки, стали горячо бла годарить Бога за чудесный ответ. Вчера вечером, как стемнело, я была уже дома. Павел тем временем узнал у братьев, как разыскать Траугот Францевича, и мы, без ка ких-нибудь приключений добрались до места. Здесь в беседу вступил Траугот Францевич: – Мы с Катей, как обычно, встали сегодня рано. Торопиться было некуда, я читал Библию, готовясь к воскресному служению, ну а у Кати всегда есть хлопоты по хозяйству. Вдруг, где-то около восьми часов, раздается неожиданный звонок. Ну, в общем, открываю я дверь и вижу этих вот двух горемык. – Трау гот засмеялся своим заразительным тенорком. – Павел, по-моему, пару раз приезжал к нам в Душанбе с братьями, а с Гертой мы раньше не встречались. Мы поздоровались, зашли в дом, здесь Павел и говорит: «Траугот Францевич, мы приехали к вам сегодня по особому делу. Нас к вам Бог по слал!» Вы знаете, прямо так и говорит: «Нас к вам Бог послал!» – Траугот опять засмеялся и удивленно поднял брови. – Честно говоря, я немного опешил от такого смелого заявления. – Как это? Вы расскажите мне, что у вас за при чина так говорить? И как это Бог послал вас именно ко мне? Тогда Павел рассказал, что они долго моли лись об одном деле, и вчера ночью Герта полу чила откровение, что здесь они получат ответ на свою нужду. Он не говорил мне, что уже на значена операция, что Герта лежит в больнице, сказал только, что у Герты проблема, связанная с камнями в желчном пузыре. Выслушав их, я развел руками и говорю: – Вы знаете, пока я вам ничего не могу ска зать по этому поводу. Но если Господь послал вас сюда, то Он пошлет и ответ. Суббота еще только началась, будем ждать. Мы с Катей еще не завтракали, а вы с дороги уже успели прого лодаться, так что для начала давайте позавтра каем. Закончив трапезу, мы побеседовали, затем немного поработали с Павликом в саду. Он мне так хорошо помог по хозяйству, а жены наши тем временем хлопотали на кухне. Так мы неза метно скоротали время до обеда. После трудов праведных мы с удовольствием пообедали и, сидя за чаем, поговорили о местах Писания, о церковной работе, о братстве, и так постепенно время приблизилось к вечеру. Откровенно говоря, я уже начал переживать за них. Ну, думаю, а что, если вот так и закон чится день и ничего не случится? Старался уже достать что-нибудь из своей памяти. Может, ду маю, знал что, да забыл, об этой болезни. У Кати спрашивал потихоньку, не помнит ли она, кто лечился от камней в желчном пузыре. Катя по жимала плечами и тоже ничего не могла вспом нить... А время совсем к вечеру подходит. Катя с Гер той стали стол к ужину накрывать. Я стараюсь занять их разговорами разными, а мысли об од ном: ну, что же мне сказать им теперь, если ни чего не изменится? Вижу, что и Павел с Гертой немного сникли. Мне и жалко их, хоть плачь, а ничего не могу поделать. Эх, думаю, неужели Герте просто сон приснился? Молюсь про себя, не переставая: «Господи, помоги!» Никогда еще в такой ситуа ции не был. На дворе уже совсем вечереть ста ло. Катя с Гертой ужин готовят, а я себе места не нахожу. «Господи, помоги, – молюсь... – Господи, не постыди надежды...» Перед едой мы, как обычно, стали просить благословения на пищу, и я помолился за Пав лика с Гертой: «Господи, день субботний скло нился к закату, и мы предстали пред Тобою в этот вечерний час в молитве. Ты видишь на ших дорогих Павлика и Герту, Ты видишь, с ка кой великой надеждой на Твое откровение они приехали в дом наш, и мы молим Тебя, Всемогу щий и Праведный, Святый и Сильный, Боже, ис полни желание сердец детей Твоих, открой нам волю Твою. Да пребудет Твоя святая благодать и любовь с нами и по всей земле, и ныне и во все веки... Аминь». Помолившись, мы сели за трапезу. Солнце уже почти зашло. Катя свет зажгла в доме, ну а тут и вы, кстати, подоспели со своими делами. Вот так удивительно Господь ответил сегодня на нужду Павлика и Герты. И надо же вам было приехать к нам именно сегодня! Просто чудо, как иногда получается в жизни! Просто удиви тельно. Некоторое время мы молчали, пребывая в глубоком изумлении от всего, что услышали. Затем я сказал: – Вы знаете, Траугот Францевич, а ведь мы сегодня и не собирались к вам приезжать. Ну- ка, подождите секундочку, я мигом. Соскочив со своего места, я сбегал к машине и возвратился со списком запланированных дел. – Вот, смотрите, на сегодня у меня намечено пятнадцать пунктов, и последний – это Володя «Борода», наш краснодеревщик, куда мы, соб ственно, и ехали. Перед самым выездом я пред ложил Любе поехать со мной – и мне в дороге не скучно будет, и ее немного развеять. Она и так целыми днями дома с детьми пропадает. Когда выезжали из дома, у нас и в мыслях не было посещать вас, и уже когда мы доехали до авиагородка, меня вдруг осенило: «О! Так мы же совсем рядом проезжаем с Траугот Францеви чем, давай заедем». Ну а Любу, вы сами знаете, уговаривать не надо, она со своими «душанбин цами» хоть каждый день готова встречаться. Так вот мы, совсем не думая, и попали к вам на ужин. Так закончилась эта удивительная история в доме у Траугот Францевича. Мы распрощались с Павликом и Гертой уже как со старыми друзья ми, поблагодарили хозяев за гостеприимство и продолжили нашу поездку. Некоторое время мы ехали молча, предава ясь своим мыслям, затем я сказал: – Люба, ты знаешь, Ташкент – это два милли она человек, и когда целыми днями мотаешься по городу, по объектам, по базам, кругом ви дишь море людей, машин, все куда-то спешат, чем-то заняты, о чем-то переживают, у каждого свои желания, заботы, тревоги, поневоле начи наешь думать, что ты просто маленький мура вей в большом человеческом муравейнике. Кто может уследить за всеми движениями людской массы? Кажется, никому до тебя и дела нет в этом мире. Но сегодня какое мы получили потрясающее свидетельство о том, что ведение Божие напол няет землю! Он действительно вникает во все дела человеческие, как написано в тридцать втором Псалме: «С небес призирает Господь, видит всех сынов человеческих. С престола, на котором восседает, Он призирает на всех, живу щих на земле: Он создал сердца всех их и вника ет во все дела их... Вот око Господне над боящи мися Его и уповающими на милость Его»... Ночь уже накрыла своим темным бархат ным плащом уставший от дневной суеты город и, зажигая в домах желтые квадраты окон, на полняла землю покоем. Мы ехали по ночным проспектам столицы, наполненные сладким ощущением присутствия Божия, и как-то по особенному остро увидели себя частью этого большого мира, в котором мы жили. В этот ве чер, казалось, даже звезды мерцали каким-то особенным чистым светом, нежным отблеском небесного Едема, наполняли наши сердца ми ром. Мы от души радовались за Павлика и Герту, за их исполнившуюся надежду, радовались, что мы, сами того не ведая, стали частью этой уди вительной истории. P. S. Некоторое время спустя мы узнали от Траугот Францевича, что Павел и Герта на сле дующий день встретились с Гайратом Алиеви чем и отказались от операции. Проделав эту процедуру, Герта полностью освободилась от камней и чувствует себя прекрасно. Они пере давали нам большой привет и постоянно благо дарят Бога за Его помощь. P. P. S. В заключение я хочу поделиться с мо ими читателями этим рецептом, который од нажды получил аттестацию свыше. Возможно, кто-нибудь из вас имеет такие же проблемы со здоровьем, какие имели Люба и Герта. Не уны вайте. За прошедшие годы многие наши друзья и знакомые применяли этот метод и получили избавление от своей болезни. Может быть, вам следует посоветоваться со своим лечащим врачом перед тем, как делать эту процедуру, поскольку у каждого человека свои особенности организма и течение болез ни. Это вы решайте сами. Да благословит вас Бог, и будьте здоровы! МЕТОД ВЫВЕДЕНИЯ КАМНЕЙ ИЗ ПЕЧЕНИ День первый • 8 часов утра: 1 стакан кефира. • 12 часов дня: немного жидкой манной каши без сахара. • 5 часов вечера: очистительная клизма с те плой водой. • 5:45 вечера: уколоть один кубик атропина (внутримышечно). • 6 часов вечера: выпить один стакан олив кового масла (200–250 г). Запить чашкой черного кофе без сахара. Лечь печенью на теплую грелку на 2–3 часа. День второй • 8 часов утра: несколько ложек жидкой каши «геркулес» без сахара. • 9,10,11,12,13 и т.д. Каждый час делать очи стительные клизмы теплой водой до тех пор, пока идут камни. • 12 часов дня: стакан сладкого чая с лимо ном. • После процедуры в течение месяца – диета как после желтухи. • В течение недели перед едой пить по од ной столовой ложке оливкового масла. • В течение месяца за сорок минут до еды пить по одному стакану теплой минераль ной воды – «Славяновская» или «Ессенту ки-17».

На «Диком Западе» США, в штате Техас, на самой границе с Мексикой есть город Ло редо. Часть города сегодня находится на терри тории Мексики и отделяется от Техаса границей, которая проходит по реке Рио-Гранде. История Лоредо относится к ранним временам освоения Америки. Основан он был в 1755 году испанцем Томасом Санчесом как небольшое поселение, которое впоследствии и стало городом. История, которую я хочу рассказать, случи лась здесь в середине ХІХ века, когда Лоредо был уже немалым городом, в котором воплотились традиции мексиканских кабальеро, техасских ковбоев, американских индейцев, добропоря дочных и не очень переселенцев из Европы. За коны того времени были жесткими и конкрет ными. Если человека находили виновным, то дело его решалось в течение одного-двух дней. Семья Джона Хиггинса поселилась в Лоре до лет двадцать назад, переехав сюда из Пен сильвании. Когда его жена умерла при родах, оставив ему двух близнецов, Джон не захотел больше оставаться в своем городе, и как толь ко малыши немного подросли, он перебрался с ними в Техас. После ее смерти Джон замкнулся в себе, больше не женился и все свое свободное время посвящал Крису и Джимми. Он работал агентом по продаже обуви и скупал оптовые партии кожи для обувной промышленности, поэтому часто выезжал на крупные ранчо, в со седние поселения и окрестные города. Малы ши росли славными и были настоящей отрадой для отца, когда тот возвращался домой после очередной поездки. Как это бывает порой, дети, которых одина ково воспитывали, кормили одной и той же пи щей, одинаково одевали, выросли с совершенно разными характерами, желаниями и привычка ми. Крис с детства мог часами просиживать над книгами, никогда не получал плохих оценок в школе, а затем и в колледже; с удовольствием ходил в церковь и был одним из лидеров моло дежи. Когда отец уезжал в очередную поездку, Крис вел домашнее хозяйство не хуже самого Джона. С Джимми все было не так гладко. Школу он закончил с трудом, фактически с помощью сво его брата-близнеца Криса, который всеми сила ми тянул его до самого окончания. В колледж он не пошел и проводил время непонятно как и где. Часто он исчезал из дома на несколько дней, затем появлялся неопрятный, грязный, и от него за версту несло выпивкой. Джон прилагал много усилий, чтобы отучить сына от такой жизни. Нередко он брал его с со бой в поездки, убеждал поменять друзей, пойти учиться, стыдил памятью матери. Это помога ло, но ненадолго. Джимми какое-то время дер жался, а потом опять возвращался к тому же. А Крис любил проводить время, слушая бес конечные истории старого негра Тома, живше го по соседству. Том всю жизнь проработал на хлопковых плантациях. Семьи у Тома не было, и он привязался к мальчуганам, как к своим вну кам. То что Крис получил христианское воспи тание, было не в малой степени заслугой стари ка Тома. Теплыми южными вечерами Крис и Джимми подолгу сидели на веранде у Тома, слушая его рассказы о жизни рабов на плантациях, о радо стях и печалях, пережитых им за эти годы. Том пел мальчикам старинные песни, которые пели рабы после долгого рабочего дня, когда усталые возвращались в свои бараки. Эти песни давали им силы жить. Том обосновался здесь после того, как более сорока лет отработал на большой плантации в Луизиане. Его хозяин, неожиданно для многих, дал Тому свободу и подарил ему этот домик, ко торый он, неизвестно зачем, купил когда-то за сущие гроши. Лачуга эта была хозяину совер шенно не нужна, и, наверное, чтобы не бросить ее просто так, он подарил ее Тому. Домик этот был полуразрушен, и Том за несколько лет по степенно привел его в более-менее жилое со стояние. Но это был его домик. Многие из его старых знакомых даже и не мечтали о таком. Никто не мог понять, за какие заслуги Том вдруг получил такое расположение хозяина. Самым правдоподобным был вариант, что просто Бог неожиданно повернул сердце хо зяина совершить добрый поступок. Жизнь Тома сложилась очень непросто. У его хозяина было несколько сотен черных рабов, которые жили, работали и в большинстве сво ем там же и умирали. Тому разрешили жениться на рабыне по имени Сюзан, но у его семейного счастья были короткие крылья. С интервалом в два года у них родилось двое деток, но, ког да старшему не было еще и пяти лет, страшная эпидемия унесла жизни около половины рабов. В числе умерших были Сюзан и их дети. Здоровье рабов никогда не было приорите том у хозяев многочисленных хлопковых ран чо в южных штатах Америки. Прошло всего три или четыре дня, и Том остался один. Могилу для Сюзан с детьми и для остальных сделали общую. Там не увядали цветы, всегда находи лись люди, которые поливали их и ухаживали за этим местом, вспоминая своих близких, что уже освободились и теперь находились в лазур ных чертогах Царства Небесного. Для рабов того времени смерть чаще всего была единственным шансом получить избавле ние от рабской жизни. Еще у них была вера в Бога – должно быть, единственное благо от того, что из далекой Аф рики они попали в Америку. Вера была для них гораздо более важной частью жизни, чем все остальное, потому что давала им надежду. Бла годаря вере они знали, что Бог любит каждого из них. Сегодня они рабы, а завтра Он примет их в Свое Небесное Царство. Там они навсегда забудут скорби и получат истинную свободу. Вера давала им силы жить, или, лучше сказать – выживать, в нечеловеческих условиях рабской жизни. Удивительно, но трагедия, случившаяся с его семьей, не сделала Тома отрешенным от жизни. Наоборот, он всей душой потянулся к Богу. Небо стало для него настолько близким и реальным, что его совершенно перестали волновать лю бые житейские переживания. Каждый день он ожидал неба. Туда переме стились все его жизненные ценности. Там, в небе, была его семья, там была Сюзан с его ма лышами, и он всем своим существом ожидал встречи с ними. Сразу после их похорон Том представил себе, что его семья не умерла, что они просто переехали отсюда и ждут его теперь в другом, безопасном и гораздо лучшем месте. Надо только немного подождать, и он снова об нимет их – живых, счастливых, и они никогда больше не расстанутся. Таким образом, горечь утраты прошла нео жиданно быстро и сменилась радостным ожи данием. С этим чувством Том засыпал и просы пался. Слова Христа «собирайте себе сокровища на небесах..., ибо где сокровища ваши, там и сердце ваше будет...» стали для Тома живыми. Его сокровища действительно были на небе, и он стремился туда всем сердцем. Тома невозможно было вывести из себя. Лю бые оскорбления, обиды и даже побои он при нимал с таким радостным лицом, что поначалу думали, что у Тома после такого горя немного «поехала крыша», но со временем поняли, Том стал другим. Говорить о Боге для него было высшим наслаждением. О чем бы вы ни говори ли с ним, он всегда переводил разговор на тему неба, спасения и вечной жизни. Заканчивая свои молитвы, он всегда просил Бога передать привет Сюзан и деткам. Поначалу над ним посмеивались, но он на полном серьезе убеждал скептиков, что Бог не есть Бог мерт вых, но Бог живых, и продолжал передавать им приветы, нисколько не смущаясь. Говорил он это с такой убежденностью, с такой верой в гла зах, что ему трудно было возразить. Долгими летними вечерами сидя на своей верандочке, Джон с сыновьями слышали его бесконечные песни, которые он пел вполголоса. Однажды Крис спросил его. – Том, кому ты поешь свои песни? Тебя никто не слышит, кроме нас. Том приобнял Криса и неторопливо прогово рил своим низким с характерной хрипотой го лосом: – О Крис, если бы ты знал, сколько Ангелов сейчас слушают мои песни... Многие мелодии, которые я напеваю, я никогда до этого не слы шал, они просто приходят в мое сердце, и я пою их без слов. Но знаю, что пою их для моего Го спода, и сердцем чувствую тепло Божьего одо брения. Думаю, что Ему они нравятся. Те христи анские песни, которые ты слышишь в церкви, – кто-то когда-то их спел в первый раз, и это от Бога. Крис, Бог очень любит, когда мы поем Ему. А еще я думаю, что моя Сюзан слышит эти песни, и мне кажется, когда я пою... и Ангелы, и Сюзан, и Господь наш – все они рядом. О Крис, как там прекрасно на небе. Как я хочу туда, я так долго жду его... В тот роковой день Том, как обычно, был на веранде и, раскачиваясь на скрипучей качалке, через губы издавал одному ему ведомые ме лодии. Крис, поджав ноги, сидел рядом, обло котившись на теплую деревянную стену дома. Том рассказывал Крису что-то из тех историй, которых он наслушался за десятки лет работы на плантациях. Рассказ Тома прервали торопливые шаги. Спустя несколько секунд они увидели, как Джимми, не замечая Криса и Тома, тяжело дыша и чертыхаясь, бежал к дому. С разбегу он спот кнулся о корень дерева и растянулся на тротуа ре. Видно было, что Джимми явно не в себе. Он и раньше частенько приходил домой в состоянии невесомости; похоже, и сегодня был изрядно навеселе. Но куда он летит сломя голову? Дом уже совсем рядом... Крис хотел было встать и помочь брату, но тот поднялся, споткнувшись еще раз, задел плечом изгородь и заскочил на веранду своего дома. Том молча покачал головой. Этих ребят он знал с самого детства. Их участки разделял только ряд низких кустиков, которые мог пе решагнуть даже ребенок. Так было в большин стве домов в Техасе. Люди не любили заборов, а несколько кольтов в семье были надежной защитой от непрошеных гостей. Это все знали, и просто так решиться на ссору, а тем более на воровство или грабеж, мог далеко не каждый. Джона не было дома уже третий день. Его по ездки по ранчо в поисках новых поставщиков кожи продолжались. У него был большой опыт и серьезная сеть заказчиков во всех окрестных городках. Игра стоила свеч. Каждый год бизнес шел все успешней, и Джон надеялся, что вот-вот Джимми образумится и возьмет часть клиентов под свой контроль. Затем и Крис после оконча ния учебы мог бы заняться всеми конторскими делами, которые Джон недолюбливал и на ко торые всегда не хватало времени. Крис посмотрел на Тома и пожал плечами: – Что-то он сегодня не в себе. Не помню, что бы Джимми когда-то так торопился домой. Пой ду посмотрю, что с ним происходит. Когда он зашел в дом, то услышал, как Джим ми зовет его из дальней комнаты: – Крис, закрой дверь и иди сюда. Зайдя в спальню, Крис остолбенел. Вся оде жда Джимми, его лицо, руки были испачканы кровью вперемешку с грязью. Он лихорадочно пытался снять с себя окровавленную рубашку. – Джимми, что случилось? – воскликнул Крис. – Ты ранен? Откуда столько крови? Может, надо поехать к доктору? – Нет. К доктору мне ехать не надо. Это не моя кровь. Ты помнишь того рыжего ирландца, сына шерифа западного района? Он постоянно нарывался на проблемы, постоянно докапывал ся до меня. Так вот, сегодня в баре он плеснул мне виски в лицо и назвал меня курицей. У нас с ним за вязалась потасовка, и я не помню, как полоснул его ножом. Он свалил меня, эта здоровая рыжая бестия, стал бить, но я смог достать нож. Я хотел отмахнуться от него, но, наверное, перерезал ему артерию на шее, потому что кровь из него била фонтаном. Пока я выбрался из-под него, он просто залил меня своей кровью. Что делать, Крис? В баре меня все знают. Думаю, они найдут меня... Крис, ты закрыл входную дверь? Дом, в котором они жили, был небольшой и состоял из двух спален, кухни, столовой и го стиной. Большая крытая веранда окружала дом с трех сторон, что типично для южных регионов Америки. Был еще один большой плюс: ванные комнаты имелись в обеих спальнях. Одну спаль ню занимал папаша Джон, а во второй Крис и Джимми жили вдвоем с самого детства. Джим ми уже снял одежду и пошел умываться. Видно было, что он сегодня изрядно принял, и ноги едва держали его. Через пару минут он вышел и, вытираясь полотенцем, сказал: – Крис, я полежу немного, а ты, если что, ска жи, что меня нет дома со вчерашнего дня. Язык уже плохо слушался Джимми. Алкоголь и пережитое потрясение подкосили его осно вательно, и если бы не стоящая рядом кровать, Джимми растянулся бы прямо на полу. Крис закрыл дверь и вышел на веранду. Уже совсем стемнело, и Крис сел на ступеньки. То, что рассказал ему Джимми, было более чем се рьезно, и если тот парень в самом деле мертв, то Джимми несдобровать... Тем более, что это сын шерифа, а он-то уж постарается раскрутить дело на всю катушку. С каждой минутой Крис все больше осознавал масштабы беды, которая пришла в их дом. Крис зашел в спальню, но с Джимми уже бес полезно было говорить: он спал беспробудным пьяным сном. На полу была большая лужа, на полнявшая комнату характерным запахом кис ляка. Видно, пока Крис сидел на веранде, Джим ми изрядно прополоскало. Он лежал на животе, без одеяла и подушки, лицом к двери и с откры тым ртом. Его взлохмаченные волосы падали на лицо и на простыню, а левая рука, безвольно свисавшая с кровати, касалась пола. Одежда, ко торую он снял в ванной, так и лежала там. Крис взял ее в руки, и внутри у него все похолодело. Она была тяжелой от крови. – Господи, – внутренно взмолился Крис, – дай, пожалуйста, тому парню остаться в живых... По милуй Джимми еще раз... Он много грешил пред Тобой, но милость Твоя превозносится над су дом... Спаси его, Господи... Минуты тянулись, как вечность. Что делать? Папаша Джон вернется в лучшем случае дня через три-четыре. Искать его по всему Техасу бесполезно. Никто не знает, где у него заплани рованы встречи. Пойти к Тому? А что он может сказать? Помолиться с ним за того парня – и это все, чем он способен помочь. Может, не стоит тревожить старика... Может и так обойдется... Мысли роем кружились в голове Криса, сме няя одна другую, как в кошмарном калейдо скопе... А если бы тот ирландец убил Джимми? Это было бы страшно. Страшно, что Джимми лишился бы жизни в самом ее расцвете, но еще страшнее, что Джимми ушел бы с этой земли не примиренный с Богом. А это смерть вторая... Это вечная погибель... Джимми нравилось ходить по краю пропа сти, и порою казалось, что это доставляет ему какое-то особое удовольствие. Он много раз попадал в разные переделки и всегда выходил сухим из воды. Среди друзей у него была клич ка «счастливчик Джимми». Он прекрасно знал о Боге, о вечности, о спасении, но, как и многие его сверстники, считал, что жизнь у него только начинается, и впереди еще много времени, что бы успеть решить дела с Богом. Хотя некоторые из его друзей уже нашли себе пристанище на кладбищах, Джимми не был осо бо впечатлен этим. Потрясений от очередных похорон хватало на несколько дней, а затем все возвращалось в исходное положение. Попойки, непонятные дела, компании таких же друзей – и так день за днем. Нельзя сказать, что Джимми был совсем про пащим человеком. Он много раз давал себе и своему отцу обещание завязать. Джону нужен был помощник, и не один: его бизнес разрас тался. Но возложить даже часть своих дел на Джимми он не мог. Несколько раз Джон брал его с собой и даже посылал с поручениями, однако Джимми умудрялся напиваться и в этих поезд ках. Это сильно портило отношения с клиента ми, и Джону приходилось затем самому исправ лять ситуацию. – Господи, помоги ему еще раз..., – опять и опять обращался к небу Крис, расхаживая по веранде. Если тот парень мертв, то Джимми конец. Его ничто не спасет. «Око за око», – этот принцип лежал во главе угла всех судебных дел в штате Техас, и с этим принципом было труд но поспорить. Если ты сделал плохо кому-то – именно ты получишь то, что заслужил. В той же мере. «Бедный Джимми, неужели это конец?» Про питанная кровью одежда Джимми все более убеждала в этом, и Крис понимал: только чудо могло спасти жизнь тому бедолаге. Прошло еще пару часов. Сна не было, и терза ния Криса не прекращались. Если представить себе самое страшное, то успеет ли Джимми по каяться? Будет ли он в состоянии молиться? О, нет, нет, я не могу себе представить, что Джим ми, мой брат Джимми, с которым мы не расста вались все эти годы... что его не будет больше с нами... О, Господи! Помилуй... Спаси, Господи, и помилуй... В начале улицы, со стороны города послы шался шум, замерцали фонари. Внутри у Криса все похолодело. Неужели это идут за Джимми? Значит, тот парень не выжил, и судьба брата будет решена в ближайшее время. Если его не убьют прямо здесь, то судья не будет колебать ся, чтобы наказать Джимми той же мерой. Что делать? Что делать? О, Джимми! Если б ты знал сейчас, что тебя ожидает... Бедный мой заблудший братик... Но ты спишь в пьяном уга ре и не знаешь, что сейчас решается твоя судьба. Еще несколько минут, и тебя больше никогда не увидит наш дом, тебя больше не увидит папаша Джон... Он так хотел видеть тебя достойным че ловеком. Тебя не увидит старикан Том, который любил тебя, как своего внука, и молился о тебе... О, Джимми, Джимми! Я люблю тебя... Неужели все кончено? Неужели это правда и ничто уже не может спасти его? Нечто подобно молнии сверкнуло в мыслях у Криса. Слова Христа в Библии, которые они не давно читали с Томом, вдруг загорелись в серд це: «Ибо нет больше той любви, как если кто по ложит душу свою за друзей своих...» Что это? Господи! Почему мне пришло это слово? Конечно, если я скажу, что мое имя – Джимми, никто не сможет нас различить. Даже папаша Джон порою не мог различать нас, а тем более другие люди. Это правда, что только так Джимми может остаться живым и иметь еще один шанс на жизнь вечную... Если я возьму на себя вину, тогда я разделю судьбу Джимми, но он может прийти к Богу и, раскаявшись, полу чить спасение. Я знаю, что, если моя жизнь пре рвется сегодня, я буду с Господом, а для Джим ми это была бы вечная погибель... Решение было принято. Крис взял лист бу маги и торопливо написал: «Джимми, я люблю тебя. Я решил сегодня взять на себя то, что ты по своему неразумию сделал, и исправить это уже невозможно. Есть только один выход, что бы ты остался живым и вернулся к Богу. Я пой ду сегодня вместо тебя и буду ожидать тебя, Джимми, в светлых обителях неба. Да хранит тебя Бог, Джимми. Твой брат Крис». Крис положил письмо на кухонный стол и поставил на него чайную чашку, чтобы ветер случайно не унес его. Закрыв входную дверь на засов, он надел на себя залитую кровью рубаш ку, через заднее окно выбрался наружу и, стоя на веранде дома, смотрел, как их двор запол нялся народом. «Это он, Джимми, – раздалось несколько го лосов. – Все видят его рубашку? На нем кровь убитого Майкла». Несколько кольтов были на правлены в его сторону, а пара фонарей освеща ли шляпы, горящие глаза и лица в пришедшей толпе. Низко опустив голову, Крис медленно сошел с веранды и дал шерифу связать себе руки. Про цессия повернула обратно, и вскоре Крис был закрыт на замок в городской каталажке. Было уже около полуночи, и его, как особо опасно го преступника, заперли в отдельной камере. Утром он должен был увидеть судью. О том, чтобы заснуть, не было и речи. Крис сидел, опустив голову на руки, и не останавли ваясь возносил к Богу свои мысленные молит вы. «Дай мне силы, Господи, чтобы я не сма лодушничал, но до конца исполнил то, к чему призвало меня Твое слово и мое сердце. Укрепи меня, Господи, и если есть в этом воля Твоя, дай мне мужества до конца исполнить ее... Дай по каяние Джимми... Дай силы папаше Джону пе режить эту беду... А меня, Господи, если так мне суждено, прими в Свои вечные обители... Госпо ди, Господи... Я люблю Тебя...» Утром Криса привели к судье. Судья Луи был настоящим судьей того времени. Никто не мог заметить за судьей Луи поблажек или какой-то предвзятости. Справедливость он ставил выше всего. Белое для него было белым, а черное – черным. Все было конкретно и четко в его ре шениях. Все свидетели были на месте. Опрос был ко ротким. – Кто видел, как этот парень, – судья показал рукой на Криса, – ударил ножом Майкла? Встали несколько человек и подняли руки. Судья повернулся к Крису. – Ты, тот человек, который сделал это? – спросил он. Крис, опустив голову, сделал легкий кивок и сказал: – Да, ваша светлость. На этом вопросы закончились. Судья, ударив по столу молотком, произнес: «Виновен». Это означало, что жить Крису оставалось несколько часов. Большинство казней исполнялись через по вешение, но, подняв руку, отец Майкла, шериф западного района Лоредо, попросил слова. – Ваша светлость, этот парень пролил кровь моего сына, и я прошу заменить ему виселицу расстрелом. Думаю, это будет справедливо, если и его кровь прольется на землю. Я лично готов исполнить ваш приговор. Судья пожал плечами и сказал, что он не воз ражает против замены виселицы несколькими пулями. Результат, в конце концов, будет тот же. На этом суд закончился. Спустя пару часов, необходимых для записи постановления суда, чтобы по закону перед каз нью осужденному можно было зачитать приго вор, а затем отдать тело и копии приговора род ственникам казненного, – приговор привели в исполнение. Крис ушел в вечные обители неба, и кровь убитого Майкла на рубашке Крисa сме шалась с его собственной кровью. Джимми проснулся около полудня. Огля девшись, он с трудом стал вспоминать собы тия прошедшего дня и, превозмогая головную боль, пошел на кухню. Внутри все горело, язык с трудом ворочался в пересохшем горле, и ему срочно надо было выпить воды. Утолив жажду, он позвал Криса, но ответа не услышал. Это не было чем-то необычным: он мог быть на учебе или у соседа Тома. Нетвердым шагом Джимми зашел в свою спальню и, взяв ведро с водой, вытер вчераш нюю лужу около кровати. В голове у него все шумело, хотелось лечь и не двигаться. Сознание с трудом возвращалось к нему. «Я дома, и никто за мной не приходит, – ска зал он сам себе. – Может все обошлось с тем ир ландцем. Мне точно надо завязывать. Дальше так жить нельзя, иначе я совсем пропаду». Он сел и подумал: первое, что они с Крисом сделают, – пойдут к старине Тому. Он всегда убе ждал Джимми оставить своих дружков и начать другую жизнь. Том от души будет рад, и его ис кренние молитвы станут Джимми серьезной поддержкой. Джимми и раньше нравилось слу шать Тома, его истории о переживаниях и лише ниях, о Библии, но теперь он будет их слушать совсем по-другому. Жмурясь от яркого дневного солнца, он вы шел на веранду. Свежий воздух всегда помогал в таком состоянии, и Джимми, с наслаждением вытянув ноги в кресле, прикрыл глаза. Теплый весенний день разморил его, и он незаметно опять погрузился в дрему. В таком состоянии он не услышал, как к дому подъехал шериф и, спустившись с лошади, зашел на веранду. – Эй, амиго, – окликнул он его распростра ненным мексиканским обращением. – Это дом Джона Хиггинса? – Да, – встрепенулся Джимми. – Но отца нет дома. Он вернется послезавтра или еще позже. А что ему передать? – Передай ему, что он может забрать своего Джимми для похорон или мы похороним его на кладбище заключенных. С этими словами он дал в руки Джимми боль шой конверт с гербовой печатью штата Техас. – Здесь судебный протокол и удостоверение о том, что приговор приведен в исполнение. Также свидетельство врача и нотариуса о смер ти. Джимми казалось, что ему снится страшный сон и он никак не может проснуться. «Что это? – в замешательстве подумал он. – Какой приго вор? Какие похороны? Протоколы, свидетель ства? О чем он говорит?» Дрожащими руками он медленно открыл конверт. Буквы расплыва лись перед его глазами, и Джимми с трудом про ходил строчку за строчкой... «Городской Суд г. Лоредо в присутствии та ких-то и таких-то, при удостоверении свидете лей и полного признания своей вины... приго варивает к смертной казни Джимми Хиггинса, виновного в смерти Майкла Стептона...» На следующей бумаге была подпись врача, удостоверяющего, что Джимми Хиггинс мертв. Еще одна бумага была с подписью нотариуса – свидетельство о смерти Джимми. Руки и ноги Джимми стали ватными. Осоз нание страшной действительности постепенно наполняло его. Не в силах произнести ни слова, он вновь и вновь перелистывал принесенные бумаги... «Здесь написано, что Джимми Хиггинс мертв? Но ведь я жив, сижу на нашей веранде и читаю эти страшные строчки... Что со мной? Я, кажет ся, схожу с ума». – Крис, – негромко позвал он и не узнал свое го голоса. Джимми вдруг почувствовал себя ма леньким беспомощным муравьем, а мир, окру жавший его, стал огромным и безжалостным. Он сел на полу веранды, прислонившись к стене. Безвольно опущенные руки держали конверт с печатями. Джимми стало ясно, что Криса уже нет. Ну как так получилось? Почему они забрали Криса? Почему он не сказал им, что настоящий Джимми спит пьяный в своей спальне? О Крис! Крис! Неужели это ты теперь ожидаешь своих похорон, а я подонок, сижу на веранде живой и невредимый?! Он опустил лицо на руки. Джимми не помнил, сколько прошло време ни, прежде чем он, с трудом поднявшись, зашел в дом. Подойдя к кухонному столу, Джимми уви дел лист бумаги, на котором стояла порожняя чашка. Это была записка от Криса. Было видно, что он очень торопился, когда писал ее. Прочи тав последнее письмо брата, Джимми зарыдал в полный голос. – Крис! Зачем ты это сделал? Крис, брат мой, прости меня! Это я должен был умереть сегод ня. Я, я, подлый и негодный пьяница. О, Крис... О, Крис, брат мой... Судья Луи и несколько шерифов, проведя хо роших пару часов за обильным техасским лан чем, состоявшим из увесистых кусков зажарен ной на огне телятины, картофельного салата и нескольких порций красного вина, только воз вратились в здание городской управы. В одной половине ее находился зал судебных слушаний, а другую половину занимали шерифы. Здесь же была и небольшая городская тюрьма из несколь ких камер для предварительных заключений и для тех, кто должен был предстать перед судьей. Зайдя в судебную половину и не успев толком расположиться за своим столом, Луи услышал шум и громкие голоса у входной двери. Подняв голову, он увидел в дверях фигуру Бена, одного из шерифов при судебной половине. – Бен, что происходит? – спросил Луи. – Что там за шум? – Судья, здесь один ненормальный парень рвется сказать вам что-то. Но он, похоже, в исте рике, и я думаю, что ему сейчас больше подошел бы доктор, а не судья. Он просит впустить его на одну минуту и хочет вам в чем-то важном при знаться. Из-за дверей слышались звуки, похожие на рыдания. – Окей, Бен, – сказал Луи, – впусти и присмо три за ним, чтобы без глупостей. В проход в середине зала между двумя рядами скамеек вместе с Беном вышел молодой человек, вытирая глаза рукавом рубашки. Подойдя к сто лу, он поднял залитое слезами лицо. – Судья, я Джимми Хиггинс. Это я вчера вечером ударил ножом Майкла в баре на Шестой стрит... Меня должны были казнить сегодня утром... Это я та подлая тварь, из-за которой сегодня казни ли моего брата... Судья, убейте меня... Я настоя щий подонок... О, как я ненавижу себя... Горькие рыдания Джимми вырвались на волю. Закрыв лицо руками и сотрясаясь всем те лом, он не мог более ничего говорить и только повторял: «О Крис... о брат мой... о Крис, прости меня... о Крис... о Крис, прости меня...» Луи ожидал увидеть все что угодно, но с та ким он столкнулся впервые за свою тридцати летнюю судебную практику. Судья молча смотрел то на оторопевшего Бена, то на дрожащие от рыданий плечи Джим ми, не зная, как поступить в этой ситуации. В голове у Луи закрутился водоворот мыслей. Как теперь быть? Если этот парень действитель но убил того ирландца, то как получилось, что сегодня утром на суде все узнали убийцу в дру гом? Как получилось, что тот бедолага, получив ший сегодня утром четыре пули из винчестера, стоял в рубашке, залитой кровью Майкла, и ска зал, что признает свою вину? Несколько свиде телей однозначно и не колеблясь подтвердили это... Неужели произошла трагическая подмена? Ведь и в самом деле этот парень дьявольски по хож на казненного, который, оказывается, был его братом... После минутного колебания Луи спросил: – Как твое имя? – Джимми... Джимми Хиггинс. – А кто был тот, кого арестовали вчера ночью? – Это мой брат Крис. Мы двойняшки и очень похожи друг на друга. Джимми говорил, с трудом подбирая слова. – Я вчера вечером вернулся из бара и был сильно пьян... Я лег спать и ничего больше не помню, а днем, когда я проснулся, шериф привез нам этот конверт из суда, а на столе... я нашел... эту записку от Криса. Джимми протянул ее судье, и слезы вновь ста ли заглушать его слова: «О Крис... прости меня... О Крис, прости меня...» Луи пробежал глазами записку, затем прочи тал ее вслух и посмотрел на Бена. Бен поднял плечи, слегка развел руками, его глаза также вы ражали полное недоумение. Он тоже не пред ставлял, что теперь делать. Надеть наручники и закрыть его в камеру? А потом? Что теперь де лать с тем, чье тело лежит под навесом на дру гой половине и ждет похорон за преступление, которого он не совершал? А с другой стороны, в суд явился настоящий преступник. За преступление должен платить тот, кто виновен. Так требует закон. Плата уже известна. Но также есть факт, что она оплачена. Одна мысль сменяла другую и Луи, глядя на содрогающиеся плечи Джимми, задумчиво вер тел в руках записку, оставленную Крисом. Теперь ясно, что того парня утром казнили по ошибке. Но это был его выбор. У него было время и сегодня ночью, и на суде, и даже перед казнью, когда ему зачитывали приговор, ска зать, что он не Джимми Хиггинс. Он не сделал этого... В конце концов судья решил: казнить стоя щего перед ним парня нельзя. Закон исполнен на сто процентов. Совершённое преступление получило возмездие. Кроме того, жертва, при несенная сегодня утром, не должна, не может быть бессмысленной. Даже из уважения к каз ненному парню, перед могилой которого мы всегда будем снимать шляпу, я не могу повто рить эту казнь и для его брата. Хотя теперь ясно, что он и есть истинный виновник. После этих раздумий Луи кивнул головой в сторону Джимми: – Бен, выгони его отсюда. И, обратившись к Джимми, сказал: – Ты можешь идти. За это преступление уже заплачено. Задумчиво смотрел он, как сгорбившийся Джимми, закрыв руками лицо, медленно брел к выходу. Два шерифа, стоящие у входа, ставшие не вольными свидетелями этой драмы, молча уступили ему дорогу...

В свое вре мя, когда мы еще жили в СССР, мы даже не вникали в смысл этого слова – эмиграция. А за чем? Из-за «железного занавеса» гораздо легче было попасть на тот свет, в Царство Небесное, чем эмигрировать в капстрану. Каким-то чудом и в 70-е, и в 80-е «за бугор» просачивались единичные семьи отчаянных смельчаков из евреев и немцев. Остальным пролетариям больше «светила» тайга и колю чая проволока южной Колымы, чем пальмы и теплый песочек северной Флориды. Поэтому, когда в конце 80-х Рейган с Горбаче вым договорились выпускать христиан из Со юза по израильским визам и американцы дали на это дело очень приличные квоты, в Америку хлынул нешуточный поток христиан-эмигран тов. В то время практически все легко получа ли заветный статус беженца. Достаточно было сказать, что вы когда-то видели во дворе ва шей церкви человека в милицейской фуражке, и желанный статус был обеспечен. Хотя немало было и таких христиан, по которым атеистиче ский каток советского правосудия прокатился очень серьезно. В конце 1989 года мы уже были в Италии, ожидая своей очереди на въезд в Штаты, а мой дядя Миша Серин еще мотал пятилетний срок за хранение и распространение Библий, которые нашли у него дома. Он был членом Отделенной Церкви, и во время обыска у него изъяли не сколько сотен экземпляров Библий и христиан ской литературы, напечатанных в подпольной типографии. В этом плане Отделенные достав ляли немало головняка гэбистам. Когда после немалых прессовок органам так и не удалось расколоть дядю Мишу и выйти на след типогра фии, ему пришили статью и отправили на пять лет в «места не столь отдаленные». В Италии, где мы провели всего два месяца (рекордно короткий срок, обычно он составлял от 3-х и до 6-ти месяцев), мы писали письма с призывами освободить дядю Мишу. Горбачев тогда уже вовсю кукарекал на весь мир, что в Советском Союзе нет ни одного политзаклю ченного. «А как же дядя Миша»? – писали мы в Каритас и еще куда-то. Понятно, что Горбачев, может, ничего и не знал о своем тезке из дале кого Ташкента. Но, как бы там ни было, в самом конце 1989 года дядю Мишу освободили без предупреждения досрочно. Может, то, что мы капнули в правильное место в правильное вре мя, как-то повлияло. Для нас это было не так важно, главным был результат: он вернулся в семью. Но что интересно: как ни уговаривали дядю Мишу и тетю Тасю все родственники уехать в Штаты, они так и остались жить в Узбекистане, чтобы проповедовать Евангелие. Третью волну эмиграции в своем большин стве составляли люди самого простого сосло вия, в основном из небольших городов и сел. Я не имею в виду евреев. Их также немало приез жало в Штаты в 90-е годы. Чуть позже ситуация выровнялась, особенно когда стала разыгры ваться лотерея Гринкард. Как известно, история эмиграции в Америку из России насчитывает три основных волны. Все они имеют свои особенности. Первая волна мас сово началась после революции 1917 года. Из тех, кто успел бежать из России от большевиков, немалому числу посчастливилось уехать в Аме рику. В 90-х годах мы часто встречали здесь их внуков и правнуков, которых уже нельзя было отличить от обычных американцев. Только ког да они узнавали, что мы приехали «оттуда», то вспоминали, что их дедушки или прадедушки тоже бежали «оттуда» в свое время. Русский язык почти все (за редким исключением) уже не знали, и лишь некоторые из них с трудом и ди ким акцентом могли произнести два-три слова, типа «бабущка» или «пирожщки» (с ударением на второй слог). Представьте себе: прошло все го каких-то 70 – 80 лет – и всё! От славянского у славян не осталось ничего. Они полностью рас творились в среде, в которой оказались. Правда, в той же степени это касалось и других нацио нальностей. (В этом смысле изумляет история израиль ского народа. Две тысячи лет этот народ был рассеян по всему лицу земли. По разным стра нам, континентам, культурам, языкам, народам, обычаям, традициям и т. д., и т. п. Две тысячи лет! И вот в 1948 году образуется Государство Израиль. И всё на месте! Язык, культура, рели гия, обычаи, традиции – всё так же, как и две ты сячи лет назад. По факту – это просто демогра фическое чудо из чудес! И объяснить его нельзя ничем иным, как только прямым участием Про видения Божьего в их судьбе и явного исполне ния библейского пророчества о том, что Бог в конце веков соберет Свой народ из рассеяния). Вторая волна эмиграции – это время сразу после Второй мировой войны. Как мы выясни ли уже по приезде, эта волна шла с двух направ лений. Один поток был из Европы, в основном из Германии: пленные солдаты и мирные жи тели, которые уцелели в нацистских лагерях, молодежь, угнанная на работы в Германию. Но были еще и те, кто по состоянию здоровья не был призван в Красную Армию, по каким-то причинам не смог (или не захотел) эвакуиро ваться вглубь страны (как известно, в начале войны немцы наступали очень быстро) и остал ся на оккупированной территории. У нас в церкви в Брайте (пригороде Сакра менто) был старичок Кузьма Романович. Ро дился он в Украине и достиг тогда уже среднего возраста, а в армию не был призван по причине врожденной проблемы с ногами. У него было шестеро детей, мал мала меньше, и работал он сапожником. Когда пришли немцы, он так и продолжал сапожничать в своей лавке. Хочешь не хочешь, а кормить семью надо было в любом случае. Немцы его не обижали, и естественно, что в его мастерскую заглядывали и солдаты вермахта. Когда немецкая армия покатилась на зад, он попрощался с женой, с детками и ушел в Германию, прекрасно понимая, что его здесь ожидает за то, что он «сотрудничал» с немцами, подшивая их сапоги. Из Германии он какими-то путями сумел добраться до Америки. Около 30 лет он жил одиноко и надеялся на перемены, которые бы позволили ему вернуться в семью. Только потеряв всякую надежду, женился здесь на одной вдовушке, тоже из эмигрантов. Умер он в конце 90-х, так и не увидев больше своей семьи. У нас был и дед Тимофей. Похожая судьба: война, ранение, плен, нацистские концлаге ря и Америка. В отличие от Кузьмы Романови ча, дед Тимофей оставался одиноким до самой смерти. Нам он запомнился тем, что постоянно вслух молился о Президенте, Конгрессе, Сенате и просил ниспослать на них мудрость и благо словение. Еще он никогда не забывал благода рить Бога за то, что ходит своими ногами и его не надо «переворачивать». Жил он на соседней от церкви улице в очень маленьком домике. Ма шины у него не было, и он везде ходил пешком с коляской из какого-то магазина. Таким обра зом, для деда Тимофея ходить своими ногами было критически важно, поскольку ухаживать за ним было некому. Интересно, что или по его молитвам, или так получилось, но до самого по следнего дня дед Тимофей был на своих ногах. Еще одна часть второй волны эмиграции хлынула в Штаты из Китая. Живя в Союзе, мы, как говорится, ни сном ни духом не знали, что в 30-е годы десятки тысяч славян бежали в Китай через Киргизию и Казахстан, спасаясь от голо да и репрессий. Граница СССР в то время была полупрозрачной и охранялась нарядами солдат Красной Армии, которые несколько раз за ночь проходили дозором. Время между их проходами беглецы использовали для перехода в Китай. Решение это было не для слабонервных. Бе глецы подвергали себя смертельной опасно сти. Но страх голодной смерти заставлял людей идти на риск, потому что смерть от голода была не намного лучше, чем гибель от пуль красно армейцев. Как вы понимаете, в те старые недо брые времена системы GPS еще не существова ло, и только одному Богу известно, как люди передавали друг другу информацию и находили дорогу. Добравшись до далеких селений вдоль границы, надо было еще найти проводника из казахов или киргизов, которые за определен ную плату, рискуя и своей жизнью, соглашались провести очередную группу в соседнюю страну. Порой приходилось по нескольку дней прятать ся в степи около границы и ждать своего мо мента. В 1989 году по приезде в Брайт мы две неде ли прожили у одной пожилой одинокой женщи ны из китайской эмиграции. Ее звали тетя Шура Локтева. Когда ее семье удалось перейти грани цу, она была еще совсем молоденькой девушкой . «Сразу перейти не получилось, – рассказывала она. – Была какая-то необычная активность у пограничников, и пришлось остаться в степи еще на день. В следующую ночь все повтори лось, пришлось остаться до следующего дня. Такого страху мы тогда натерпелись... Была поздняя осень. Группу нашу составля ли четырнадцать человек. С нами были малень кие дети. Самой младшенькой было около деся ти месяцев. С детьми было еще труднее. Нельзя было издавать ни звука, нельзя было разводить огонь, и мы старались лежать тихо в нашей не глубокой ложбине. Мы были не готовы к тому, что придется так долго ждать, запаса воды у нас почти не оста лось, и мы берегли ее для детей. Некоторые взрослые, не в силах терпеть жажду, пили свою мочу. Что мы пережили тогда, трудно описать словами. Это было время между жизнью и смер тью. Наконец на третью ночь проводник сказал, что сегодня можно идти. Он привел две лошади, мы погрузили на них вещи, а копыта лошадей обернули кусками кошмы. Детей напоили кук наром, чтобы они заснули и не выдали нас кри ком. (Кукнар – это сухие маковые коробочки, из которых собрали опиум, а коробочки высуши ли. Такие коробочки на Востоке заваривают как чай, и там еще остается достаточно много дури.) Граница шла по неглубокой реке, которую мы перешли вброд. Затем по руслу небольшого ручья стали двигаться вглубь Китая. Ручей был очень маленький, воды в нем было, может, по щиколотку, и мы еще с километр шли по воде, опасаясь погони с собаками. Это была не пустая предосторожность, поскольку с китайской сто роны границу не охранял никто и никак. Были случаи, когда погранцы спокойно заходили на территорию Китая и арестовывали беженцев. Шли мы долго, и наконец проводник сказал, что здесь мы уже в безопасности и можно располо житься на отдых. Но тут судьба приготовила нам еще одно ис пытание. Уже забрезжил рассвет, мы стали сни мать с лошадей наши вещи, и вдруг... О Боже! Мы видим, что потеряли нашу маленькую се стренку Валю. Ей было всего десять месяцев, ее также напоили опиумом, спеленали и положи ли в хурджум на лошадь вместе с вещами. И вот в темноте, пока мы, затаив дыхание, переходи ли границу или когда уже пробирались вверх по этому ручью, она где-то выпала из хурджума. Никто не заметил, где и как это произошло. Мама плакала, и у всех на глазах были слезы. После всего пережитого, когда мы уже получи ли желанную свободу, после того, как три по следних дня мы балансировали между жизнью и смертью, случилось такое горе. Обессиленные от пережитого, измученные нечеловеческим напряжением сил, мы едва стояли на ногах и не знали, что теперь делать. Идти кому-то обрат но и искать малышку почти наверняка означа ло попасться на глаза погранцам и уже никог да не вернуться. Ближе к границе лес, надежно укрывший нас от посторонних глаз, был очень редкий и хорошо просматривался с другой сто роны. Проблема еще была в том, что мы не знали, где эта малышка выскользнула из хурджума: то ли когда мы крались к границе, то ли когда переходили вброд речку, или когда уже шли по ручью на китайской стороне. Что же делать? Жалко было до слез нашу ма ленькую. Каждый винил себя, что не досмотрел, не проверял по дороге хурджумы, особенно казнили себя папа с мамой. Все понимали, что с каждой секундой шансов остаться в живых у нашей Валечки оставалось все меньше. Здесь папа говорит нам: «Располагайтесь на отдых, а я побегу по ручью и поищу ее. Думаю, мы ее выронили где-то уже на этой стороне. Когда мы переходили границу, я посматривал за лошадь ми, и, по-моему, ничего не падало в воду. Я очень осторожно проверю ручей до границы и поста раюсь не попасться на глаза пограничникам». Наш проводник стал отговаривать папу, го воря, что он может погубить всех нас. – Даже если сюда не придут солдаты, если тебя арестуют, что будет делать твоя семья на чужбине? – говорил он. – Если ты не вернешься, погибнет твоя остальная семья, и малышку ты не вернешь, если она упала в воду. Такой выбор стоял перед нашим папой. Мама и все мы, дюжина пар глаз, смотрели на него, каждое сердце обливалось кровью от жалости и любви к малышке. Однако, с другой стороны, реальность была такой: сейчас мы можем поте рять еще и папу. Это был страшный выбор. Но у папы колебаний не было. – Я верю, – сказал он, – если Господь, по на шим молитвам, сохранил нас и довел до этого места, Он не допустит, чтобы я погиб здесь. Но если я не попытаюсь найти ее, я до конца своих дней не прощу себе, что по малодушию своему не сделал все, что в моих силах, чтобы спасти нашу малышку. Молитесь за меня, и да поможет мне Господь. С этими словами он торопливо зашел в русло ручья и скрылся между густыми кустарниками. Сказать, что мы склонились на молитву, бу дет очень далеко от истины. Мы просто рухнули на землю – кто на колени, кто просто упал на свое лицо; кто сидя, кто лежа, мы стали вопиять к Богу о спасении папы и Валюшки. Расстелив свой коврик, наш проводник также стал мо литься на своем языке. Громко говорить было нельзя, но наши сердца горели молитвами. Я думаю, не каждый день стены церквей слышат такие пламенные молитвы. Некто хорошо сказал: «Вокзалы часто видят больше искренних поцелуев, чем ЗАГСы, и сте ны больничных палат порою слышат больше искренних молитв, чем церковные стены». Так и в нашем случае: вставшая во весь рост беда зажгла наши молитвы настолько, что, кажется, я больше никогда так не молились. Я лежала на земле, и мне казалось, что около моей головы стояли ноги нашего Господа. В подобных случа ях слетает вся показная шелуха с сердец, и че ловек остается один на один с Богом. Мы всем своим существом, сердцем, разумом приникли к Тому, Кто мог спасти нас, и папу, и нашу сестрич ку. Когда Валюшка была рядом, все воспринима лось буднично. Есть сестренка, славная, подрас тает, она была вчера, она есть сегодня и будет завтра. Это воспринимается людьми как само собой разумеющееся. Но сейчас, когда мы пони мали, что или наша девочка спасется, или мы ее больше не увидим никогда, молитва была об щим криком души о помощи свыше. Редкий снежок, который начал падать еще при переходе границы, к большой радости на шего проводника, превратился в хороший сне гопад. Это означало, что, даже если мы остави ли какие-то следы, их уже нельзя будет увидеть. Мороза практически не было, может, один или два градуса, и крупные хлопья снега опускались на землю. Нас это радовало еще и потому, что посторонним людям увидеть папу издалека было уже невозможно. Каждая минута тянулась, как вечность. Труд но было сказать, сколько времени прошло с теx пор, как папа ушел вниз по ручью. Часов у нас не было; стало уже совсем светло от наступившего дня и от обильно покрывшего все снега. Млад шие дети, обессиленные переходом, уснули пря мо на подстилках, и свежий снег запорошил их, как одеялом. И здесь свершилось чудо! В русле ручья из снежной пелены показался папа, держа в ру ках сверток с нашей маленькой Валечкой. Опи сывать сейчас те чувства, ту радость, которая охватила нас, – бесполезно. Скажу, что никог да больше мы не испытывали такой радости в своей жизни. Я не могу вам передать и сотой ее доли. Мы готовы были восклицать так, чтобы было слышно до края вселенной, но могли ра доваться только шепотом. Граница была в ка ких-то полутора километрах от нашего места, а у собак слух очень чуткий. Папа тем временем, задыхаясь от счастья, рассказал, что нашел Валечку где-то на полпу ти до границы. Ручей был очень мелкий, небы стрый и довольно извилистый. И вот на одной из этих извилин, по-видимому, когда лошадь поворачивала, она зацепила хурджумом за вет ку, и Валюшка выпала. Опиум еще продолжал действовать, поэтому она на заплакала и про должала спать. (Когда в 1989 году наша семья приехала в Калифорнию, та самая Валечка, спа сенная из ручья, уже много лет была кассиром нашей церкви в Брайте. – Прим. авт.) На этом закончились наши мучения на гра нице, и уже через несколько дней мы были в Кульдже. Этот город был одним из центров сла вянских беженцев в Китае. В свое время там обо сновались несколько десятков тысяч человек, бежавших от голода и сталинских репрессий. Если бы после Второй мировой войны Китай не «покраснел» и не стал коммунистическим, то, скорее всего, там и поныне была бы большая славянская колония. За десять с небольшим лет наши люди там неплохо поднялись. Открылось много бизнесов, мельницы, пекарни, мелкие производства, фер мерские хозяйства, школы, церкви и т. д. Но при ход к власти коммунистов все изменил, и нам пришлось искать спасения в очередной эмигра ции. Это было длинное и опасное путешествие через весь Китай в портовый город Шанхай. Оттуда люди уезжали в разные страны мира. Самым желанным местом были США, но по пасть туда прямо из Шанхая удавалось очень немногим. Поэтому большинство славян ехали в Южную Америку: Аргентина, Парагвай, Брази лия и другие страны. Принимали беженцев также и Филиппины. Прошел слух, что с Филиппин легче было пе ребраться в Америку, и наша семья с группой около семидесяти человек решили пойти этим путем. Кроме того, из Шанхая уже уходили по следние корабли, и, спасаясь от солдат Красной китайской армии, мы готовы были ехать куда угодно, лишь бы не остаться под властью ком мунистов. Таким образом, времени на раздумье и на какой-то особый выбор у нас практически не было. Никто не давал никаких гарантий, что будет с теми, кто собрался эмигрировать, когда армия Мао Цзэдуна овладеет Шанхаем. Время подтвердило правильность нашего выбора. Через полтора года пребывания на Фи липпинах стараниями одного русского пастора, которому несколькими годами ранее посчаст ливилось уехать в Америку прямо из Шанхая, мы получили разрешение на въезд в Соеди ненные Штаты. Имя этого пастора – Петр Аме гин-Шелохвостов». С уверенностью можно сказать, что практи чески каждый человек из второй волны эмигра ции прошел через тяжелейшие испытания. Это тысячи душераздирающих историй, в чем-то схожих, в чем-то разных, – о страданиях, страхе и боли. Даже приехав в Америку, эти люди должны были много работать, чтобы иметь средства к существованию. Многие из них могли часами описывать свои мытарства. Видя, что нам, как беженцам, давали неплохие пособия, они с за таенной завистью рассказывали нам о тяжелой работе, которую им приходилось делать, чтобы добывать хлеб насущный. В то время они не имели никаких пособий, на все надо было зара батывать. Хотя и упоминали при этом, что мно го продуктов можно было получить бесплатно, а на пять долларов (дневная плата в 50-е годы) можно было загрузить полную тележку про дуктов в супермаркете. В 90-е все уже стоило в разы дороже. Третья волна, апогей которой пришелся на 90-е годы, продолжается и поныне. До сере дины 1990 года в Америку ехали через Вену и Рим. В Австрии и Италии те, кто ехал в Амери ку по израильским визам, были на гособеспече нии. Америка оплачивала пропитание и жилье. Но это касалось только тех, кто направлялся в Штаты или в Израиль. Кто хотел ехать в Кана ду, в Австралию и другие места, должны были оплачивать все из своего кармана. После середины 1990 года в Штаты уже еха ли напрямую и с паспортами. До этого времени власти СССР заставляли эмигрирующих отка зываться от гражданства (стоило это 700 ру блей – немалые деньги по тем временам). Нуж но было сдавать паспорта, дипломы, военные билеты, трудовые книжки, а на руках оставался только маленький листочек бумаги, размером с ладонь, – израильская виза. Тем, кто получал эту визу, сообщалось, что при пересечении гра ницы Советского Союза они автоматически те ряют гражданство СССР. Калифорния привлекала высокими пособи ями, многочисленными программами помощи и сравнительно недорогим жильем. В городах на побережье океана, таких как Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сан-Хосе, Сан-Диего, проживание было на порядок дороже, и поэтому Сакраменто начала 90-х был идеальным городом для новых эмигрантов. Полтора часа езды в Сан-Франциско в одну сторону, два часа езды до Лейк-Тахо и Невады в другую, недорогое жилье, а также море разных пособий и льгот для приехавших по статусу беженца. (В то время по этому статусу приез жало большинство.) В Калифорнии были иде альные условия для учебы: школы, колледжи, университеты. Если ты брал Full Time (полная загрузка), то тебе еще оплачивали все юниты, книги, паркинг, талоны на еду. Если были дети, то оплачивали и детский садик. В общем, все мыслимые льготы. Только что на дом за тобой не приезжали, чтобы привезти тебя в колледж! Удивляло здесь поначалу очень многое. Пом ню, как, глядя по сторонам, мы невольно повто ряли фразу: «Ну, молодцы! Как правильно сдела ли!» Еще одно было удивительным: тебе везде верили на слово. В самых серьезных офисах, в школах и других местах, когда заполняли каки е-нибудь документы, анкеты, заявки на посо бия, у тебя не просили предъявить паспорт или какое-то удостоверение. Очень многое записы вали просто с твоих слов. Единственное – почти везде был нужен номер твоей социальной кар точки, но люди быстро заучивали его наизусть, и карточку показывать было не обязательно. По приезду мы также удивились, что столи цей Калифорнии был город Сакраменто. Это не самый большой город Калифорнии. Лос-Андже лес, Сан-Франциско и другие города гораздо крупнее Сакраменто. Мы хорошо помнили, что в Союзе столицами обыкновенно становились са мые крупные и развитые города. Москва, Киев, Ташкент, Минск – это были города-миллионни ки. Столица так столица! Но затем постепенно мы узнавали, что в очень многих штатах здесь существует такая же традиция – столицы нахо дятся в гораздо менее населенных городах. Своей историей Сакраменто во многом обя зан временам «золотой лихорадки». Когда в Эль-Дорадо на Американ-Ривер нашли золото, в Калифорнию хлынул поток золотоискателей со всей Америки и из других стран. Новые и новые партии прибывали в Сан-Франциско и по реке Сакраменто плыли до города с тем же названи ем. Далее уже на лошадях уходили вверх по Аме- рикан-Ривер в предгорья Сьерра-Невады, где и находились золотые прииски. Сакраменто в то время стал перевалочной базой. Намытое золото счастливчики привози ли в город и сдавали в банки, которые росли как грибы. Интересно, что за унцию золота в то время платили 18 – 20 долларов, а сейчас унция оценивается как минимум в 1 200-1 300 долларов. Та кое вот инфляччо-девальваччо. Сегодня Сакраменто – это большой совре менный город с населением более миллиона человек, включая пригороды, которые тесно срослись с основным городом. Здесь, в Штатах, такое сращивание мы видим сплошь и рядом. В Лейк-Тахо, например, граница Калифорнии и Невады проходит по середине городской ули цы. Одна сторона улицы – Калифорния, а другая – Невада. Туристам из Калифорнии, чтобы сде лать фото в Неваде, достаточно просто перейти на другую сторону. Еще один немаловажный фактор серьезно повлиял на развитие города. Дело в том, что в Сакраменто пересекаются две трансконти нентальные трассы. 80-й Фривэй пересекает Америку с Запада на Восток. Начинается он в Сан-Франциско и заканчивается в Нью-Йорке. Перпендикулярно ему проходит 5-й Фривэй. Начинается он в Сан-Диего, у границы Мексики, и, проходя все три западных штата, доходит до Канады. Поэтому для эмигрантов третьей волны в Сакраменто имелось много плюсов. Например, климат, в котором выделяются всего три вре мени года: весна, лето, осень (зима в Сакрамен то существует только в календарях), недорогое жилье, обилие работы, различные пособия и много других приятных мелочей. Кроме того, здесь уже были две Русские Пра вославные Церкви и две Русские Баптистские Церкви. Всё это, вместе взятое, произвело эф фект «снежного кома». Если в середине 80-х го дов XX века русских баптистов и православных насчитывалось в сумме около двухсот человек, то сегодня в Сакраменто и окрестностях прожи вает, по разным подсчетам, от 200 до 250 тысяч русскоговорящих из бывшего Союза. Сегодня в Сакраменто есть 104 славянские церкви, и некоторые из них довольно круп ные даже по американским меркам (до 5 тысяч членов). Хорошо организована славянская ди аспора. Есть свое радио, телевидение, газеты, журналы, магазины, агентства, школы, детские садики, море всяких бизнесов, некоторые из них довольно серьезные, с оборотами в десятки миллионов долларов. Славянское население Сакраменто продолжа ет расти, и по этому поводу я недавно услышал прикольный анекдот: «Сакраменто. 2050 год. По улице едет патрульная машина. Вдруг видят: на тротуаре лежит пьяный. Остановились, по дошли, проверили карманы, заглянули в бумаж ник, и один полицейский говорит другому: “Пе тро, дывысь, яка чудна фамилия: – Джонсон!”» Через Сакраменто прошел большой поток эмигрантов третьей волны, которые затем рас теклись по другим городам. Много славян уеха ло в соседние штаты – Орегон, Вашингтон, Не ваду. Поэтому Сакраменто по праву называют столицей эмиграции третьей волны. Известно также, что Калифорния является Меккой для туристов. Лейк-Тахо, Юсемити, парк Гигантских Секвой. (Некоторые деревья в этом парке старше царя Соломона и имеют высоту более ста метров. Это единственное место на земле, где они сохранились.) Около Сан-Фран циско – известная на весь мир винодельческая долина Напа. Лос-Анджелес, Голливуд, Дисней ленд, лучшие в мире аквариумы в Сан-Диего и в Монтерее, «Глендейл Мемориал Парк», где на ходится самая большая картина в мире, городок Эль-Дорадо, Хрустальный собор в Лос-Анджеле се и т. д. и т. п. Перечисление всех «злачных мест» займет еще много времени, а чтобы посетить все эти ме ста, вам надо прожить в Калифорнии несколько лет. О существовании одного из таких мест мы узнали, уже приехав в этот благословенный Бо гом край. Надо сказать, что, собираясь в Шта ты, мы обладали очень скудной информацией об этой стране. И в этом нет ничего удивитель ного. В доперестроечном СССР информации о западном мире было очень мало, и в основном она была негативная. Помню в одном из журна лов разрывающий душу рассказ «Красные Баш мачки». Там злые капиталисты хотели обидеть маленькую, бедную, добрую негритянскую де вочку. Знали мы названия нескольких городов; знали, что Америка делится на штаты, и, может, еще что-нибудь по мелочам. Мы уезжали в Штаты из Узбекистана, и нам было легче это делать, потому что там уже стало «пахнуть жареным». Начались кровавые стыч ки между турками-месхетинцами и узбеками. Все сомнения развеял начинающий полыхать Таджикистан. Никто не знал, что будет дальше. Хотя война в Афгане закончилась, уровень жиз ни продолжал падать. В Ташкенте многие про дукты давали уже по талонам. Но для христиан важнее было то, что наших единоверцев продолжали сажать в тюрьмы. Имела место откровенная дискриминация на учебе, на работе. Если ты не комсомолец, твои шансы поступить в институт или университет были равны нулю. Верующим дорога к высше му образованию была закрыта. Даже если ты получал диплом о высшем образовании (неко торые учебные заведения можно было закон чить заочно), то выше начальника котельной подняться было нереально. Итак, приехав на нашу новую землю, мы ста ли открывать для себя новые горизонты. Инте ресно, что, когда собирался за «бугор», в стра ну, находящуюся на другой стороне планеты, у меня возник вопрос: а какая там земля? Я никог да не занимался фермерством, если не считать того, что с малых лет каждое лето мне приходи лось много времени проводить на пасеке со сво им дедушкой Гришей. Пчелы были у всех наших родственников. Это было хорошим легальным подспорьем семейному бюджету. Но вот такой странный вопрос: «Какая там земля?» – поче му-то был у меня до самого приезда в Америку. Наш самолет прилетел в Сакраменто около десяти часов вечера. Нас встретили верующие из Брайтской Церкви, и мы на две недели посе лились у тети Шуры Локтевой, которая много рассказывала нам о своей эмиграции. Мое первое утро в Америке запомнилось од ним очень характерным эпизодом. В Брайте росло много ореховых деревьев. Мы приехали туда в конце ноября, и это был сезон созрева ния грецких орехов. У тети Шуры, у ее соседей и у многих жителей Брайта во дворах росли оре ховые деревья. Было, может, часов 8 – 9 утра, и я первый раз вышел на американскую улицу. Осматриваясь, я увидел, что буквально в двад цати метрах от нашего двора тротуар и обочина дороги усыпаны грецкими орехами. На улице не было ни души. Подойдя поближе, я поднял с тротуара пару орехов и, раздавив их руками, отведал содержимое. Классные орехи – свежие, спелые. Я подумал: «Как же радуется хозяин дома такому обильному урожаю!» Едва я успел проглотить свою добычу, как со двора вышел мужчина с метелкой и совочком в ру ках. Мы поздоровались, и он стал сметать свой обильный урожай в одну кучу вместе с листья ми и мелкими ветками. Ну, думаю, сейчас он со берет все вместе, а потом отсортирует орехи от листьев. Но не тут-то было. Дальше меня ожидало первое потрясение. Собрав все в большую кучу, он выкатил бак для мусора и... – о, ужас! – стал все это богатство ши роким совком загружать туда. Орехов там было, самое малое, килограммов пять, если не боль ше. Это были не пропавшие орехи – я только что их попробовал. Но вот все они летят прямо в «гарбич». Объяснить это сам себе я не мог, как ни старался, а только остолбенело смотрел, как последние порции орехов исчезают в мусорном баке. Думаю, если бы кто-то сфотографировал меня в этот момент, была бы очень запоминаю щаяся фотка. Это было наше первое знакомство с Амери кой как со страной всеобщего изобилия. Позже один знакомый американец говорил, что Аме рика производит и завозит в страну товаров в семь раз больше, чем ей это необходимо. В даль нейшем мы не раз убеждались в правоте его слов. Когда я с вытянутым лицом зашел в дом и рассказал тете Шуре о том, что я только что ли цезрел, она рассмеялась и сказала: здесь все так делают. Сидеть и чистить орехи нет ни времени, ни желания, поскольку в магазине ты купишь их очищенными, упакованными и очень недо рого. Зачем бить себе молотком по пальцам и ковыряться в скорлупках, если все это будет у тебя на столе в любое время. Слушая тетю Шуру, я невольно вспомнил за бавную историю про Америку: русский и амери канец заговорили о клубнике. Русский говорит: «Когда в середине мая на базарах у нас появля ется клубника, мы ее закатываем в банки на це лый год». Затем он спрашивает американца: «А когда у вас появляется клубника?» Тот отвеча ет: «В 6 часов утра». Конечно, после талонов на продукты и полупустых полок в магазинах то, что мы увидели в Америке, было хоть и ожидае мо, но все же шок мы пережили немалый, как и после этих орехов. Так день за днем мы знакомились со страной. Почти всё, с чем мы соприкасались, было для нас новым. Язык, культура, законы, обычаи... Мы будто заново родились, и нас надо было учить жить на земле. Огромной отрадой было то, что американцы очень доброжелательно относятся к новым эмигрантам. Видимо, дело в том, что все в Америке (кроме коренных жителей-ин дейцев) тоже эмигранты в разных поколениях. Теперь время вернуться к рассказу об одном весьма знаковом для славян месте, о котором мы узнали уже в Калифорнии. То, что русские когда-то владели Аляской, мы знали еще из истории, но что русские в течение нескольких десятков лет владели довольно приличной тер риторией в Калифорнии, – это было для нас от крытием. Называется это место Форт Росс, или Русская Крепость. Сейчас оно является частью территории Национального Парка Калифор нии. История эта началась в 1812 году, когда после долгих поисков Русско-Американская Компа ния купила у индейцев племени Кашайа-помо большой кусок земли на берегу Тихого океана, в 80 километрах севернее Сан-Франциско. По некоторым данным, за это индейцы получили три одеяла, три пары штанов, два топора, три мотыги и несколько ниток бус. Так возникла самая южная русская коло ния в Северной Америке. Создавалась она как сельскохозяйственное поселение для снабже ния Аляски продуктами питания. До сих пор окрестные места носят названия, сохранив шиеся еще с тех времен. Залив Бодега раньше назывался заливом Румянцева. Неподалеку протекает речка, которую поселенцы назвали Славянкой, сейчас ее называют Русская речка (Russian River). Неподалеку есть небольшой американский городок под названием Севасто поль. Ну и, конечно, центр внимания туристов – сама крепость. Ее бережно реставрировали, сохранив оригинальное расположение постро ек, а единственным строением, оставшимся с тех времен, является дом последнего русского коменданта Ротчева. Очень скоро крепость Росс стала основатель ным поселением. Русские умельцы построили ветряные мельницы, склады, пекарни, кузни цы, бани, винный погреб, делали мебель, две ри, рамы, телеги, колеса, бочки, обрабатывали железо и медь, посадили фруктовые сады, ви ноградники, строили корабли и продавали их испанцам. В заливе Румянцева был построен порт, в котором товары загружались на кораб ли. Были созданы три фермы (ранчо), где раз водили скот. В 1841 году поселение перестало быть рен табельным, и его продали американскому предпринимателю Джону Саттеру. Каждый год Форт Росс посещает около 150 000 человек. Происходят разные культурные события, наиболее значительным из которых является День культурного наследия. Проводит этот праздник каждый год в последнюю субботу июля русская община Калифорнии. В програм му включены православная литургия, стрельба из старинных ружей и пушек, выступления му зыкальных и фольклорных коллективов. Гото вят борщи, пекут блины, кругом одетые в ста ринные русские наряды женщины и мужчины, детей и взрослых учат вязанию, вышиванию, плетению корзин и лаптей... В общем, впечат лений после этого праздника у людей хватает надолго. Как новоиспеченные жители Калифорнии, мы с большим интересом ездили во многочис ленные парки нашего Штата. Форт Росс мы по любили сразу. От Сакраменто ехать туда около четырех часов. Проезжаешь Санта-Розу, затем Севастополь, далее вдоль Рашен-Ривер до за лива Бодега, и там уже рукой подать до самой крепости. С началом третьей волны эмиграции количество посетителей Дня культурного на следия значительно увеличилось, и приезжать надо было пораньше, чтобы занять удобные парковки. Была последняя суббота июля 1997 года. Наша группа из пяти автомобилей, в которых поместилось около двадцати пяти человек, при ехала на этот праздник. Добрались без проблем и скоро растворились в пестрой толпе участни ков и туристов. В нашей компании был и патриарх семьи Мы синых – Сергей Александрович. Ему уже перева лило за восемьдесят, но он наравне с молодыми не упускал случая поехать на природу. Особен но любил горы. Любые. В горах он, несмотря на возраст, мог одолеть любые тропы. Пятнадцать – двадцать километров были для Сергея Алек сандровича нормой жизни. Худощавый, подтя нутый, он уже более сорока лет не употреблял никакого мяса, но рыбу уважал. Этот День культуры благодаря Сергею Алек сандровичу все присутствующие запомнили надолго. Ни до, ни после такого в Форт Росс не бывало. Расположенная на берегу Тихого Oкеа на крепость огорожена со всех сторон четырех метровыми стоящими вертикально брусьями из секвойи. Между крепостью и океаном про стирается довольно просторная поляна, метров на двести пятьдесят, а затем начинается обры вистый склон к воде. Нельзя сказать, что склон ужасно крутой, но неопытному человеку легко можно кувыркнуться вниз и покалечиться. Гулянье было в самом разгаре. Сергей Алек сандрович походил по крепости, послушал му зыку, отведал русских щей и решил немного проветриться. Неспешно пройдя поляну, он по стоял у обрыва и потихоньку спустился вниз к океану. Пробыв там еще некоторое время, он так же неспешно стал подниматься вверх по склону. Одолев около половины пути, он вдруг услышал сверху громкие голоса на английском языке. К сожалению, английский язык Сергей Алек сандрович за это время выучить не смог. Поэто му недоумевающе смотрел на группу встрево женных американцев, которые что-то кричали ему сверху и жестикулировали. По всей види мости, они, как и Сергей Александрович, вышли подышать свежим океанским бризом. И, подой дя к берегу, увидели на середине обрыва беспо мощного, как им показалось, дедушку, который, конечно же, по неосторожности упал вниз, и те перь старается выбраться. Сергей Александрович подумал, что он, на верное, нарушил какие-то правила. Может, вниз спускаться нельзя было без разрешения. Нере шительно он пытался продолжить подъем, но как только он делал несколько шагов, амери канцы сверху начинали усиленно что-то кри чать и махать руками. Сергей Александрович возвращался на прежнее место, и крики сверху стихали. Так он несколько раз пытался поднять ся, и всякий раз крики и жестикуляция застав ляли его возвращаться на то же место. Тем временем про эту драму узнали в крепо сти. Музыка, представления – все остановилось, и народ хлынул к краю поляны, осознав, что случилось что-то ужасное. Побежала к берегу и наша группа, слыша на ходу обрывки разгово ров: «Да, упал с обрыва... нет, кажется, еще ды шит...». Протолкнувшись к краю обрыва, мы остол бенели: это же наш дедушка стоит там и испу ганно смотрит по сторонам, не понимая, чего от него хотят. Толпа растет с каждой минутой, и все больше и больше людей машут руками и кричат: «Донт мув! Донт мув!» (Не двигайся! Не двигайся!). Тут Сергей Александрович, вконец перепу ганный и смущенный, увидев своих дочерей и зятьев, стал спрашивать, что ему делать. Дев чонки стали кричать ему: «Папа, не двигайся! Папа, не двигайся!» Американцы подхватили и тоже стали кричать: «Папа, донт мув! Папа, донт мув!» В общем, переполох получился немалый. Видя, что дедушка не на шутку перепугался, наш зять Василий осторожно спустился к Сер гею Александровичу, чтобы поддержать и по мочь ему выбраться. Когда он стал спускаться, толпа замерла, и как только он добрался до де душки, весь берег взорвался аплодисментами в адрес Василия за такой героический поступок. Но едва Василий с Сергеем Александровичем стали подниматься, весь берег опять взорвался криками «папа, донт мув!». Теперь уже и Васи лий не мог понять, чего от них хотят. Оказывается, сердобольные американцы с перепугу уже вызвали спасателей, и с минуты на минуту должен прилететь вертолет с бри гадой спасать нашего дедушку. И в самом деле, буквально через пару минут все услышали ха рактерное стрекотание, и над нашими голова ми стал кружиться вертолет, из открытой две ри которого виднелись фигуры спасателей. Подоспевшие полицейские раздвинули по сторонам людей, и вертолет, ужасно грохоча, приземлился на середину поляны. Спасатели в жилетах, сверкающих закрепленными к ним скобами и защелками, выскочили из кабины, подошли к обрыву, оценили обстановку и, вер нувшись к вертолету, стали готовиться к опера ции. Один из них пристегнул себя к прочному канату, и вертолет взлетел, а затем начал мед ленно опускать его к нашему перепуганному дедушке. Оказавшись рядом, спасатель надел на Сергея Александровича жилет, пристегнул к себе ремнями, обхватил руками, и под бурные аплодисменты и победные возгласы присут ствующих дедушку опустили на середину поля ны. Эту же процедуру проделали и с Василием. Шум, поздравления, аплодисменты, объятия, фотографии – вся поляна просто бурлила от ра дости, что эта драма закончилась как в индий ском кино. Василий со смехом вспоминал, что он первый раз в жизни летал на вертолете. Когда ликующая толпа вернулась обратно в крепость и веселье продолжилось, Сергей Алек сандрович, выждав немного, спустился к воде и поднялся обратно, бурча себе под нос: «Чего тут панику подняли? Да мне такие склоны, как семечки...».