РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

Эта невыдуманная история сохранилась в архивах памяти нашей семьи. Она в известной степени напоминает давнюю историю, из которой мы позаимствовали это название.



В начале прошлого столетия, вскоре после окончания Первой Мировой, из украинской глубинки в Оренбургскую губернию перебралась семья Дмитрия Евменовича и Анастасии Ивановны. Поселились они в большом зажиточном селе с сытым названием Пшеничное. Название это вполне подходило и к образу жизни селян. Необъятные оренбургские степи щедро дарили крестьянам урожаи хлеба, картофеля и прочих произведений земли.

Богатые черноземы, бескрайние пастбища, лес, река неподалеку от села, создавали все условия для безбедной жизни. И хотя по всей России уже летали революционные вихри, здесь, на окраине великой земли Российской, пока еще мало что изменилось. Многие годы это были вольные земли оренбургских казаков, охраняющих южные рубежи России, поэтому свободы здесь было больше, чем в других губерниях.

В семье у Дмитрия было четыре сына, и последней у них родилась дочурка. Старшего звали Андрей, затем Афанасий, Григорий и Виктор, а маленькой Лидочке было около пяти годков, когда ранней весной они поселились на новом месте. Денег у них было небогато, хватило купить небольшую старенькую избу и несколько голов скотины.

В соседях у них была большая устроенная семья потомственных оренбургских казаков.

Жили они здесь уже несколько поколений и встретили семью Дмитрия очень радушно. Старейшина семьи Березовых, дед Христофорыч, был лет около 80-ти. Несмотря на возраст, это был еще довольно крепкий мужик, с широкой окладистой бородой, внешне похожий на старовера. Он много помогал, часто посылая своих молодух чем-нибудь подсобить приезжей семье. Подарили одеяла, две дюжины цыплят, дали в долг ягнят и два поросенка. Продали корову по очень низкой цене. Отсыпали пшенички на посевы и нет-нет, приносили им то лукошко яиц, то котелок муки, то авоську с картошкой. Можно сказать, что встретили их вполне по-христиански.

Семья Дмитрия старалась платить той же монетой. Старшие сыновья, Андрей и Афанасий, частенько предлагали деду Христофорычу помощь по хозяйству. Семья Березовых была довольно большой. Христофорыч уже был одинок, его бабуля ушла в вечность года три назад, но в доме жили еще его старший сын Никанор и двое сыновей Никанора вместе со своими женами. Благо места хватало всем. Были у Никанора две дочери погодочки, 15-ти и 16-ти лет, а последним у них родился сынок Ванечка, одного возраста с Лидочкой.

Хлопот по обустройству на новом месте всегда достаточно и, поначалу, селяне не обращали внимания, что ни Дмитрия, ни его семьи они не видели на службе в большом церковном храме, стоявшем в самой середине села. Высокие купола с позолоченными крестами, резная кладка, арки, чудесно украшали бело-голубое здание.

Звон его воскресных колоколов летел далеко за пределы Пшеничного, созывая православных на службу.

Через какое-то время Христофорыч, возвращаясь с воскресной службы, спросил:

– Дмитрий Евменович, что же это мы вас не видим в храме до сих пор? Пора бы уже и с батюшкой познакомиться. Время то идет, и нехорошо как-то вам, столько-то быть без причастия».

– Спасибо большое, Христофорыч, за заботу, – сказал Дмитрий, широко улыбаясь, – но мы и Библию читаем и причащаемся дома. А хочешь, приходи к нам сегодня вечером, помолиться вместе с нами по-соседски. Почитаем Евангелию, споем псалмы, порадуемся вместе о Господе нашем Христе Иисусе и о Царствии Небесном. Оно, родимое, всегда у нас в сердцах и есть, денно и нощно...

На том и разошлись. Дома Христофорыч рассказал Никифору и домашним о своем разговоре. Тут Дарья, невестка Никифора, всплеснула руками.

– Батюшки! Да они, как бы, не из штундистов, часом? Это ведь у них так, я слыхала, собираются по хатам, в церкву Божию не ходят, читают, поют, молятся, а на службу православную не идуть.

В горнице молчали, постепенно осознавая сказанное Дарьей.

– По всему видно, что так оно и есть», – сказал, наконец, Христофорыч. – Такого у нас в Пшеничном еще не бывало. Эко нас угораздило с нашими соседушками... Теперь надо как-то беречься. А то ведь и вред, мабуть, какой может быть.

В этот вечер долго еще обсуждали свалившуюся им на голову новость. Как быть? Как себя вести с ними?

Для начала решили рассказать об этом батюшке, поставить изгородь и не иметь пока никаких сообщений с соседями. Через несколько дней Никифор с братьями поставили частокол между дворами и стали держать ворота взаперти.

Новость о том, что семья Дмитрия – штундисты, облетела село очень быстро. Отношение селян к ним стало меняться на глазах. На их слова приветствия ответами были или сухой кивок головы или вообще ничего. Анастасия за несколько месяцев познакомилась со многими бабами на их стороне села, но они, также как и Березовы, стали сторониться ее. Всякую помощь с их стороны как отрезало. Дело дошло до батюшки, отца Заведея. Он сказал о штунде пространную воскресную проповедь, после которой семье Дмитрия стало и вовсе тяжко.

Эти обстоятельства, поневоле, заставили семью Дмитрия более сплотиться. Долгими осенними вечерами, после трапезы, допоздна засиживались они за большим столом в горнице.

Читали Евангелие, пели, молились, просили у Бога силы пережить эти обстоятельства.

Особенно трудно было объяснить маленькой Лидочке эти внезапные перемены.

– Папа, ну почему Ванечку больше не пускают играть со мной? – со слезами на глазах спрашивала дочурка. – Мы с ним никогда не ссорились и не обижали друг друга. А он теперь дома, и не приходит к нам... И ворота к ним всегда заперты, и изгородь поставили. Папа, скажи тете Ксении, я буду с Ваней очень тихо играть, и мы никогда, никогда не будем плакать и ссориться...

– Не плачь, Лидочка, – утешала ее Анастасия, – мы будем молиться Иисусу, и Он поможет нам. Ты опять будешь играть с Ванечкой. Только надо еще немного подождать. А сейчас посиди со мною, моя хорошая, мама никому не даст тебя обижать, – шептала она на ушко дочке, прижав к груди ее маленькую головку.

После ужина Дмитрий Евменович открыл Библию и начал свое домашнее общение краткой молитвой. Затем, обращаясь к жене и к детям, сказал:

– Дорогие мои, мы видим, что обстоятельства побуждают нас быть особенно близкими друг к другу и к нашему Господу. Быть особенно внимательными к заповедям Господним, ибо слово Его есть светильник ноге нашей. Если мы будем поступать так, Он будет оберегать нас, даст нам силы пройти через невзгоды и не потерпеть кораблекрушение в вере.

Я хочу обратить внимание на заповедь Господа, которая учит нас побеждать зло добром.

Настало время, чтобы эта заповедь проявилась в нашей жизни. Селяне стали считать нас если не врагами, то отступниками, но Писание учит, когда люди увидят наши добрые дела, они прославят Отца нашего Небесного. Рано или поздно, это обязательно будет. Надо только крепко держаться путей Его.

Апостол Павел учит нас: «Гонят нас – мы терпим, злословят нас – мы благословляем. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром. Если враг твой голоден, накорми его, если он жаждет, напои его... Увидят люди ваши добрые дела и прославят Отца вашего Небесного...Дети мои, сейчас и есть то время, когда мы должны не пускать зло и обиду в наше сердце. Оно ведь как в жизни? Ежели ты ответил злом на зло, то зла становится больше. Поначалу, оно было только в том человеке, а ежели ты ответил злом, то оно уже и в тебе появилось, и становится зла в два раза больше. Ежели ты ответил бранным словом на бранное слово, то вас уже двое с бранными словами, и становится худых слов больше.

Ведь, если начинают браниться люди, то их уже и остановить трудно. Также и битье. Если кто ударит тебя, а ты его в ответ, вот уже потекла и злоба, и брань, и ненависть. А для любви в таких делах места нет вовсе.

Но вот, если кто сказал тебе грубое слово, обидное, а ты стерпел, не отвечаешь ему обидным словом, а говоришь в ответ, что Бог любит его, и ты любишь его, как и Бог возлюбил нас, – то злое слово дошло до тебя и остановилось. Угасло. Не приумножилось и не отразилось в тебе, как в дурном зеркале. Здесь вот и получается твоя победа. Зло дошло до тебя и погасло. И будет радоваться Господь и ангелы святые Его на небесах.

А на другой день, или еще когда, видишь, что обидчик твой несет что-либо тяжелое, подойди и подсоби с ношей. А улыбка твоя и глаза твои должны быть добрыми, яко глаза Господа нашего. Скажи ему: «Брат Иван, давай я подсоблю тебе». От чистого сердца скажи. И еще скажи: «Брат Иван или сестра Пелагея, если чем я тебя обидел, прости меня ради Христа...» И опять будет радость на небе и не сможет человек противиться добру твоему, потому как Сам Господь будет глядеть на него твоими глазами. Рано или поздно устыдится такой человек от слов своих, а там, глядишь, покается и от дел своих.

Так ведь Господь наш жил и учил нас. Сколько злословий слышал Он от людей, сколько мучений принял... Его невинного, сделали виноватым, обезобразили паче всякого человека и думали, что вот сейчас станет Он проклинать и злобиться на них. А Он, сердешный, молчал и кровушка Его, святая, пречистая текла из ран. Люди плевали на Него и бесновались у креста, а Господь склонив голову Свою, молчал так несколько часов. А потом поднял к небу голову и говорит: «Отче, прости им, ибо не знают, что делают».Тут народ весь и умолк в удивлении, что в таких страданиях, у Него есть сила не проклинать их в ответ, а напротив, молиться, чтобы Отец Небесный простил им. Никто и не думал, что Он так вот скажет.

И пошел народ обратно в город, бия себя в грудь, сокрушаясь и каясь о содеянном. А разбойник один, который с другом своим тоже злословили Его, как услышал эти слова, понял, что это не просто человек, а сам Сын Божий на кресте рядом с ним. Перестал он злословить Спасителя нашего и помолился Ему с покаянием: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое». Принял Господь молитву его и говорит: «Ныне же будешь со Мною в раю». И сотник Римский, который рядом стоял,прославил Бога, говоря: «Воистину, Он был Сын Божий!»

Вот так, одним словом только, Господь наш, даже на кресте страдая, так много людей к покаянию сумел обратить. Вот ведь какая она – сила добра. Ничто не устоит перед ней...

В семье Березовых не переставали говорить о соседях. Вспоминались разные случаи общения с ними, обсуждались все мелочи, но чего-то подозрительного вспомнить не могли. Жили соседи как обычные добрые люди.

Правда, вся деревня полнилась слухами о штундистах, о каких-то тайных оргиях по ночам. Однако, за несколько месяцев жизни по соседству, никто из Березовых не слышали ночами, ни шума, ни криков, не замечали тайных ночных походов. Не слышали они ругани и споров у Дмитрия с Анастасией .

Больше всего огорчен был маленький Ванюша, который сильно сдружился с Лидочкой. Так сложилось, что в соседних домах не было Ваниных ровестников, и дружба Вани с Лидочкой, завязалась буквально за несколько дней.

Рослый, белокурый, медлительный Ванечка и черноглазая, с карими косичками, щебетунья Лидочка, дополняли друг друга. Ни Березовы, ни Дмитрий с Анастасией, никогда не слышали от них жалоб, как это часто бывает у детей. Как только начинался день, они уже были вместе. С кем-нибудь из взрослых, ходили кормить кур, поросят, гладили шелковую шерстку недавно родившегося теленка, искали на сеновале яйца, которые несушки повадились там класть. Вместе ели, пили парное молоко после вечерней дойки, и не было конца их немудреным детским играм и забавам. Сколько интересного окружало этих пятилетних малышей в простой деревенской жизни!

Проснувшись, Ванюша выходил на крыльцо и, посмотрев на соседний двор, говорил:

– Мам, можно я пойду с Лидочкой поиграю?

Ксения, улыбаясь уголками глаз, нарочито серьезно спрашивала его:

– Дак ты там уж надоел им, поди, а?

– Нет, мам! Вчера тетя Настя мне сказала: «Приходи к нам еще, Ванечка!»

– Ну, раз она так сказала, тогда можно. Только сперва надобно позавтракать. А то ведь, как голодному-то в гости идти?

Ваня пулей летел за стол и завтрак проходил без всяких уговоров.

Березовым нравилась их дружба, и они уже успели привыкнуть к Лидочке. Забавно было слушать, как эта черноглазая щебетунья задавала бесчисленные вопросы домашним и особенно Христофорычу, которого она сразу стала звать дедушкой.

Частенько, отобедав, он садился на лавке в гостиной. Ваня с Лидочкой устраивались ему на колена, друг против друга, и Лидочка, взяв гребень, расчесывала широкую лохматую бороду старика. Потом они делили ее с Ванечкой на две части и заплетали косички.

Христофорыч таял от удовольствия, как воск на летнем солнце. Все известные сказки он рассказал им по нескольку раз и, наверное, в три раза больше насочинял им своих историй.

Иногда он брал их с собою на телеге за сеном или в мануфактурную лавку, в другой конец

села. Для Вани с Лидочкой это был праздник. Взявшись за руки, подпрыгивая от нетерпения, они смотрели как Христофорыч неторопливо запрягал лошадь и, разложив в телеге старую войлочную попону, говорил:

– А кто у нас хороший?

В ответ неслись звонкие детские голоса:

– Я! Я! Я хороший!

Христофорыч сажал их на телегу, наказывал не шалить, и они неспешно двигались в путь.

Иногда Анастасия, соседские снохи или Ксения, брали их с собою по грибы или ягоды.

Таким образом, по другую сторону изгороди, у Березовых была своя драма. Маленький Ванечка наотрез отказывался понимать, почему соседи и Лидочка вдруг стали плохими.Что бы ни говорили Ванюше о Лидочке, он как, заклинание повторял: «Нет! Нет! Она хорошая!» – В слезах, он мог уткнуться в колени матери или бежал в свою спальню.

В глубине души взрослые понимали, что его дружба с соседской малышкой ровным счетом ничего не меняла.Они не вели религиозных разговоров. Обычные детские игры, детские радости, детские забавы, и только.

Осень уже вошла в свои права. Небо все чаще затягивало тучами. Дожди, морось, туманы, обычная осенняя погода. Иногда природа дарила и солнечные денечки. Но и в пасмурную погоду, и в погожие дни, Ваню и Лидочку часто видели стоящими в конце двора у изгороди. Иногда, кто-нибудь из Березовых звал Ваню кормить кур или поросят, стараясь отвлечь его. Ваня нехотя шел, но через время возвращался на это место.

Также и Лидочка. Порою Анастасия кликала ее с холоду домой:

– Лидуся, зайди в дом. Закоцубнешь ведь. Гляди как ветер стюжит. Чай не лето ноне на дворе.

Побыв немного дома, Лидочка просилась на улицу и, походив немного около хаты, опять

шла к изгороди.

– Жалко мне детишек, – вздыхала старшая сноха Березовых, Дарья, – Как ни выйдет Ваня во двор, ничем его не забавишь, все идет к частоколу. Прикипели они друг ко другу. Им-тои невдомек все наши тревоги. Им бы играть да играть вместе, как давеча. На Ванюшке, вот, лица нету. И ест плохо, и все ходит, печалится. Ничем не могем его забавить с Ксенией.

Вторая сноха Наталья, качала головой:

– Намедни Ванечка стоял там часа два, а мабуть и более. Девчушка соседская просунула пальчик промеж прутиков, Ванюшка взял ее за пальчик, да так и стояли, покуда его в дом не покликали обедать. К вечеру вышла я с дому, гляжу, а они опять стоят и за пальчики держатся. Я доселе не обращала внимания, на их такие игры: как они там стоят, а ныне вот смотрю, и не знаю, что и сказать им. Язык не поворачивается погнать Ваньку домой. Хай, думаю, стоит. Авось и самому надоест, Бог даст.

Со стороны соседей Лидочке тоже не препятствовали. Анастасия несколько раз спрашивала у дочери о Ване: что-то он говорит ей? Не ругают его дома? Лидочка отвечала, что Ванечке не разрешают говорить со мной. Анастасия удивлялась поначалу, что столько времени они стоят молча, а потом тоже привыкла.

Приближались холода. Уже пару раз выпадал снег, но не задержался. По ночам уже хорошо подмораживало, и семья Дмитрия готовилась встретить свою первую зиму на новом месте. С запасами было более-менее неплохо. Уродилась картошка, пшенички засыпали достаточно, подросли кабанчики, сумели кое-какие соленья заготовить, отелилась корова, и молока уже пили вволю, ягнятки поднялись, куры, гуси, сложили

несколько стогов сена, запасли дров.

Как это часто бывает по жизни, беда пришла нежданно-негаданно. Утром Анастасия, проводив своих мужиков на работу, хлопотала по хозяйству. Засуетившись с делами, сразу не обратила внимания, что Лидочка как-то долго не выходит из своей кроватки. Анастасия подошла к дверям комнаты и покликала:

– Лидушка, что-то ты ноне совсем заспалась. Али тебе сон интересный приснился? – нарочито бодрым голосом сказала Анастасия и наклонилась поцеловать ее. Дотронувшись губами до ее лобика, ахнула: – «Господи, Иисусе! Да она же горит вся. Что с тобою, серденько мое? Откуда тебе такая хвороба приключилась? Вчерась еще бегала веселенькая, а теперь, вот ведь напасть-то какая. Лежи, лежи, желанная моя, сейчас тебе чайку с малиной сделаю, с медком.

Лидочка раскрасневшаяся, разметавшись на постели, с трудом открыла глаза:

– Мамочка, жарко мне...

Анастасия натерла ее настойкой из трав от простуды, напоила чаем с малиной, положила

ей на лобик прохладное полотенце и побежала на другой конец села звать фельдшера.

Это был высокий седоволосый мужчина, лет уже около шестидесяти, с аккуратно подстри-

женной бородкой. Более тридцати лет он прослужил в армии, прошел Первую Мировую и несколько лет назад поселился в Пшеничном.

Краем уха он уже слышал о штунде на слободке, но, как человек повидавший на своем веку много разного, не обращал на это внимания. Расспросив Анастасию, где они живут, сказал, что придет к ним после полудня.

Осмотрев Лидочку, он покачал головой:

– Сильно застужена. Легкие хрипят, горло все красное, температура, по всему видно, горячка ее свалила. На двор ей ни ногой, ежели сильнее гореть будет, остужайте голову полотенцем прохладным, чтобы не повредилась.

Одну микстуру он дал для полоскания, а с другой бутылочки велел поить ее четыре раза в

день, пока не поправится.

– Пока так, – сказал фельдшер. – Чем мог –помог. А теперь лечите всем, что есть дома. Хорошо будет свеженький бульон куриный, может травы есть какие, настойки и натирания от кашля. Еще, хорошо бы ее медвежьим жиром натереть. Ежели за несколько дней не полегчает ей, я опять к вам наведаюсь.

Вечером вся семья Дмитрия собралась около Лидочки. Горячие молитвы о ее выздоровлении возносились к небу. Проходил час за часом, но облегчения не было.Так прошла ночь, полная тревог и переживаний, прошел день, прошла еще одна ночь, а на третий день рано утром Лидочки не стало.

Кому по воле судьбы приходилось хоронить своих детей, могут представить себе, что пришлось пережить семье Дмитрия. Разум отказывался принять, что Лидочка ушла с этой земли.

У людей, не знающих Бога, в таких случаях, сердца разрываются вопросами: «За что? Почему у нас?» У христиан, доверяющих жизнь Богу, в сердцах и молитвах звучит вопрос: «Для чего, Господи, допустил Ты это?»

Так было и в семье Дмитрия Евментовича. Подавленные горем, искали они утешения в

словах обетований из Писания и в молитвах.

– Мы не знаем, Господи, почему Ты допустил нам эту потерю, – молился Дмитрий. – Нам некуда идти за утешением, ибо Ты имеешь глаголы вечной жизни. Ты знаешь, Отче наш, как мы любили этот цветочек жизни, который только начал распускаться и благоухать на радость нам. Ты мог бы, Всемогущий, исцелить ее в одно мгновение, но Ты судил, Боже, вознести ее в Свои вечные обители. Мы знаем, Господи, что там ей будет несказанно лучше, чем на этой грешной земле, где и мы все странники и пришельцы. Ты судил так, Судия всей земли. Ты дал нам Лидочку на малое время, как лучик солнышка теплый. Мы порадовались с ней, и ныне, Господи, мы отпускаем ее с благословением, а не с проклятиями. Мы смиряемся под крепкую руку Твою и знаем, что расстаемся с ней не навсегда. Ибо у Тебя нет мертвых. В свое время и нас Ты призовешь к Себе, где мы встретимся с Лидочкой и со всеми святыми у ног Твоих, Господи, и радости нашей совершенной не будет конца. Лидочка к нам уже не придет, а мы пойдем к ней. Да будет имя Твое благословенно, как Отца, Сына и Святого Духа во веки. Аминь.

– Аминь... – повторили тихими голосами домашние...

За околицей Пшеничного находилось довольно большое кладбище. Село было немалое,

поскольку эту местность казаки заселяли уже более ста лет. На кладбище стояла часовня с навесом, под кровом которого отпевали усопших, прежде чем предать их земле. Здесь же рядом была небольшая контора, в которой записывали умерших, оплачивалось место и расходы за отпевание.

Став в воротах кладбища и оглядывая запорошенные снегом могильные холмики, кресты, оградки, Дмитрий с Андреем молчали.

– Да, не думали мы и не гадали, что вот так вот придется нам встречать первую зиму, – негромко вздохнул Дмитрий Евментович.

Зайдя в контору, Дмитрий с сыном сняли шапки и поприветствовали высокого бородатого мужчину, одетого в длинную черную монашескую рясу. В комнате было хорошо натоплено, у противоположной стены стоял большой стол, лежали папки с бумагами, под стенами с обеих сторон стояли дубовые лавки, на бревенчатых темных стенах были иконы, горело несколько свечей.

Увидев, что ни Дмитрий, ни Андрей, сняв шапки, не покрестились на образа, служитель неодобрительно качнул головой и опять склонил голову над бумагами.

– У нас умерла дочурка, пяти годков, – сказал Дмитрий, – нам надобно место на кладбище, похоронить ее завтра. Скажите нам, пожалуйста, сколько будет это стоить и где можно выкопать могилку?

– Стоит это один рупь и пятьдесят копеек, а за отпевание будет отдельная плата, – сказал

дьяк, не вставая из-за стола.

– Мы готовы заплатить место и регистрацию, а отпевание нам не требуется. Наша Лидочка

уже у Господа.

Прошло несколько секунд тягостного ожидания. Дьяк, приподняв брови, молча смотрел на Дмитрия. Наконец сказал, разведя руками:

– Да как же хоронить-то без отпевания? Где это видано такое? Вы, что, татары, али еще кто? Здесь православное кладбище, и хоронить кого-то без отпевания не позволено никому. Коли так, то хороните ее, где хотите, а бусурманов, штундистов и прочих нехристей здесь никогда не хоронили и хоронить не будут!

Понимая, что просить, убеждать или доказывать что-то здесь бесполезно, Дмитрий с Андреем вышли из конторы и зашагали к выходу из кладбища.

Дома они рассказали о случившемся. Жена молча слушала и гладила головку лежащей в

гробике дочурки.

– Ну, вот, сердечко мое, – причитала Анастасия сквозь слезы, – и похоронить тебя по-чело-

вечески не пущають... Да вразумит их Господь наш, Спаситель, что все мы дети одного Отца, и да склонит Он, Милосердный, людей к милосердию христианскому...

В конце концов, решили похоронить Лидочку на поляне, неподалеку от села. Называлась она Марьина поляна. Никто не знал, когда, почему и кто так ее прозвал. С трех сторон поляну обступали деревья, а открытой стороной своей она была направлена в сторону

Пшеничного. Это место Лидочка очень любила. Она часто просила Анастасию или Березовых пойти с Ванюшей поиграть на этой поляне.

Летом, в погожие деньки, здесь было райское место. Травы поднимались такие, что детишек трудно было разглядеть, когда они, заигравшись, убегали в глубь поляны. Щебетание птичек на околице леса, пьянящий запах цветов, жужжанье шмелей, пчелок, грибы, ягоды... Природа в летние месяцы сполна воздавала людям за длинные, слякотные осенние ночи, за снега и холода зимних дней, и за долгое весеннее ожидание тепла.

Взяв лопаты, кайло, Дмитрий с сыновьями ушли копать могилку. Лошадей они еще не завели и, положив инструменты на сани, потянули их за собой по свежему снегу. Хотя зима уже устоялась, сильных морозов еще не было. Поэтому выкопать могилку получилось быстро и они еще засветло вернулись домой с этой невеселой работы.

На следующий день Дмитрий с Григорием сделали крест из дубового бревнышка, закрепили на нем табличку с именем и написали слова Писания: «Блаженны мертвые, умирающие в Господе. До встречи на Небесах, наше сердечко».

Собравшись, положили гробик с Лидочкой на сани, накрыли его крышкой и двинулись со двора. Григорий с братьями тянули сани, следом Андрей нес на плечах крест, а после всех шли, держась за руки, Дмитрий и Анастасия.

«Как и Христос на распятие», – подумал Дмитрий, глядя на возвышающийся впереди крест на плече старшего сына.

Проходить надо было мимо соседей. Наталья, увидев выходящую из ворот соседского дома процессию, закрыла рот рукой и, не находя слов от изумления, смотрела на них широко открытыми глазами.

Когда они поравнялись с ней, она, забыв про запреты, испуганно спросила:

– Настя, что случилось? Кого это вы хоронить собрались?

Анастасия подняла на нее полное слез лицо.

– Лидочка умерла у нас третьего дня, а похоронить на кладбище не позволяют. Вот и идем мы хоронить ее, сердешную, на Марьину поляну, где придется... Помоги нам Господи...

Прощание над гробиком, последние слова, молитвы и негромкое пение псалма на погребение не заняли много времени. На холмик могилки поставили крест, повесили на него маленький веночек из бумажных цветов, который Анастасия сплела в последнюю ночь прощания с Лидочкой, и через несколько часов семья Дмитрия уже возвращалась домой.

У ворот Березовых стояли Христофорыч и несколько домашних. Из-под полы полушубка

Христофорыча, обняв его за ногу, выглядывал Ваня. Без слов, перекрестившись, они долгим взглядом провожали проходивших соседей.

Зайдя в дом, помолившись, не раздеваясь, Дмитрий и его семья сели в горнице, где еще несколько часов назад лежало тело Лидочки. Место ее было пусто. Никто не садился на эту лавку, словно она могла еще понадобиться. Таким же пустым и холодным казался весь дом, стены которого уже никогда не услышат звонкого голосочка ушедшей малышки.

– Все, проводили нашу радость, наше солнышко, – вздохнул Дмитрий Евменович. – Теперь у нас есть свой ангелочек на небесах, – добавил он, обняв за плечи не перестававшую вытирать слезы Анастасию.

Стало смеркаться, Григорий зажег лампу, добавил дровишек в печь, и семья стала собираться на свою первую ночь без Лидочки.

Невеселое настроение было и в доме Березовых. Простые чувства христианского сострадания боролись с религиозными барьерами, и по-человечески им было жаль, что на соседей свалилась такая беда. Подавленные этим нежданным известием, молчаливо сидели они в горнице, изредка перекидываясь короткими словами.

Понятно, что по-хорошему, сейчас надо было бы пойти к соседям, погоревать вместе с ними, утешить, посочувствовать... Но несколько месяцев отчуждения, поставленная их руками изгородь и все строгие запреты, ими же установленные, удерживали их, и они не знали, как им теперь быть. Как теперь идти к ним? С какими глазами?

В голову не укладывался еще и тот факт, что Лидочку похоронили не на христианском кладбище, как у людей, а могилка ее где-то на опушке леса. С этим они не соглашались категорически. Почему запретили? Неужели похороны этой невинной малышки могли осквернить целое кладбище?

Березовы, погасив лампы, пошли в свои спальни, так и не решив, что им делать. Тяжелее всех смерть Лиды переживал Ванечка. Узнав, что Лидочку закопали в землю, Ванюша как окаменел. Он не плакал, но молча смотрел в одну точку.

Поначалу это воспринималось нормально. Думали, пройдет время, забудется его детское

горе и все пойдет своим чередом. Но проходили дни за днями, а состояние Ванечки не менялось. Какая-то недетская тоска, глубокая печаль, растерянность и беспомощность, отражались на его личике. Выходя во двор, пройдя разок-другой вокруг амбаров и конюшни, он обязательно останавливался около места, где они с Лидочкой стояли, держась за пальчики.

Стоять там он мог долго. Одному Богу известно, что творилось в его душе. Непосильное бремя потери и бессилие сковали его детское сердечко. Ксения и другие домашние видели, как просунув пальчик между кольями, Ванюша стоял, прислонившись к изгороди.

Губы его тихо шевелились, произнося, какие-то, одному ему ведомые слова, и Березовы не знали, что теперь с этим делать.

Поговорив, домашние решили как-то развлечь Ванюшу, и Никанор с Христофорычем повезли его в город на ярмарку. Но тщетно. Среди праздничной беготни, смеха, музыки, качелей, каруселей и прочей ярмарочной суеты, глаза Вани ни разу не просветлели. Не проявляя никаких эмоций, равнодушно смотрел он на кипящее вокруг веселье. Конфеты, ароматные булочки, кренделя, игрушки, ничто не снимало печать глубокой тоски с лица Вани.

Он ни разу не попросил отца купить ему что-либо, и через пару часов стал дергать его за рукав полушубка.

– Батя, я устал уже. Скоро мы домой поедем?

Христофорыч с отцом смотрели друг на друга, недоумевая, что же еще сделать для него? Возвращаясь в село, они накупили игрушек, всякой сдобы, конфет, купили ему новый кафтан и шапку и, не дождавшись конца ярмарки, уехали.

После этой поездки Березовы встревожились не на шутку. Прошло уже полтора месяца, а перемены к лучшему не наблюдалось. Стали примечать, что Ванечка заметно похудел. Его

яркие васильковые глаза потускнели и за все это время, никто не слышал его смеха или просто громкого голоса.

По утрам Ксении и Христофорычу приходилось прилагать много стараний, чтобы накормить Ваню завтраком. После долгих уговоров съедал он теперь около половины того, что обычно ел утром. Такая же картина была и в обед, и за ужином. Большую часть времени Ваня проводил сидя в своей комнате. Забавить его как-то или развлечь, не получалось ни у кого. Через несколько дней после ярмарки Ксения, застилая его постель, нашла под матрасом завернутые в полотенце половину ватрушки и конфету.

– Ванечка, зачем ты схоронил здесь ватрушку? Она уже посохла вся. Поди сюда, родненький, я дам тебе свеженькую, горячую.

Ваня, немного смутившись, опустил глаза и, помолчав, сказал:

– Мам, я хотел это понести на могилку. Не выбрасывай ватрушку. Когда мы пойдем с тобой к Лидочке, я положу там ее.

Ксения на несколько секунд растерялась. Затем она стала обнимать Ванюшу, приговаривая все подряд, лишь бы не молчать.

– Ванечка, милый мой, я знала, что у тебя очень доброе сердечко. Конечно, мы обязательно пойдем к Лидочке на могилку и понесем ей ватрушек свежих, и конфеток, и яблочек. Ты только сам не хорони ничего для нее, а когда распогодится немного, мы сходим с тобой туда и возьмем с собой все, что ты захочешь...

С каждым днем дома все более отчетливо понимали: с Ваней беда. Что делать? Как помочь Ванюше пережить это? Как вернуть его к нормальной жизни? Пробовали самые разные варианты, но все было без толку.

Прошло еще несколько похожих друг на друга недель. Однажды утром Ксения, зайдя в спальню к Ванюше, чтобы позвать его к завтраку, увидела, что он сидит на постели с сияющими глазами и ожившим лицом, как бы и не было всех переживаний. Сердце Ксении затрепетало. Ну, наконец-то!

– Доброе утро, Ванечка, – заворковала она от радости. – Как спалось тебе ноне? Не холодно было? А то ведь батенька заспал сегодня и не подкинул дровишек в печь.

Ваня глянул на нее и, не отрываясь, стал смотрел мимо, как бы видя, что-то у нее за спиной. Это было так натурально, что Ксения поневоле оглянулась. Там была просто стена.

– Мам, – сказал Ванечка. – Я сегодня ночью видел Лидочку.

Ксения остолбенела и молча смотрела на Ваню. Какой-то незнакомый холодок стал наполнять ее внутренности. Она ожидала услышать все, что угодно, но только не это. Пока в этой растерянности она искала слова, Ваня продолжил:

– Мам, Лидочку держал на руках большой дядя, с длинными волосами и в белой одежде,

как на иконе. Она была такая радостная, такая красивая, а у дяди были очень добрые глаза.

Дядя этот сказал мне: «Не плачь больше, Ванюша. Скоро ты опять будешь играть с Лидочкой»... А Лидочка обнимала дядю за шею, смеялась и хлопала в ладошки... Мам, там было так красиво, как я никогда еще не видел. Там были еще детки, и все они хотели играть со мною...»

Ксения, вытирая слезы, присела на кровать, обняла его, не зная, радоваться ей теперь или

печалиться.

– Ну, вот, видишь, Ванечка, Господь наш Иисус Христос послал тебе этот сон, как весточку, чтобы ты не горевал больше, не печалился. Лидочка жива, она не умерла, и сейчас у Господа. Ей там хорошо, она играет с другими детками. Когда мы умрем, мы тоже будем у Господа. Там мы встретим опять и Лидочку, и всех христиан нашего села, и всей Руси нашей... Если хочешь, мы можем пойти с тобой сегодня к тете Насте и ты расскажешь ей этот сон. Они тоже сейчас горюют за Лидочкой... Дай я обниму тебя, солнышко ты мое.

Ксения прижала Ванюшу к груди и долго не отпускала его из рук.

– Ну, вставай, родимый мой. Я накормлю тебя, как следует, и мы пойдем с тобой к тете Насте.

Она положила на колени его одежду и хотела помочь ему одеться. Но Ваня смотрел на нее удивительно спокойным взглядом. В этом взгляде как бы еще осталось отражение того неземного мира, в котором он побывал сегодня ночью.

– Мама, – сказал он едва слышно, – когда я умру, вы меня похороните рядом с Лидочкой. Ладно?

Эти слова, сказанные очень тихо, прозвучали как удар грома. Внутри у Ксении все оборвалось. Не отводя глаз, она смотрела на своего Ванюшу и постепенно приходило понимание: он уже не принадлежит ей. Некая Высшая Сила, которой никто не может противиться, приняла решение. И это решение она ясно увидела в неземном спокойствии Ваниных глаз.

Совладав с собою, она опять обняла его и, глотая слезы, стараясь не заплакать, сбивчиво, несвязанно, говорила не переставая.

– Ну, что ты, Ванечка, что ты, тебе еще рано умирать. Не говори так... Ты скоро поправишься, вырастешь, станешь большой, как папа. Построишь себе хату. Папка отдаст тебя в город на учебу. Ты, мабуть, станешь доктором, будешь лечить людей от всякой хвори, али офицером на коне, солдатами командовать и врагов побеждать на войне...

Но чем больше говорила она, тем больше убеждалась, что ничто земное Ваню уже не интересует. Молча смотрел он на Ксению и улыбался своим мыслям...

Через несколько дней Ванечка тихо отошел с этой земли. После отпевания, помня его наказ, вся процессия направилась на Марьину поляну, где уже рядом с Лидочкой была приготовлена могилка и для Вани.

На похороны собралось все село. Марьина поляна заполнилась от края до края, словно хоронили какого-то известного человека. Ксения, Никифор, снохи, Ванины братья и сестры плакали в голос. Сколько можно было видеть вокруг, на лицах людей были слезы. Семья Дмитрия Евменовича стояла у своей могилки. Анастасия плакала, положив голову на грудь мужа. Плакали и о Лидочке, и о Ванюше.

История необыкновенной любви двух маленьких сердечек летела от одного человека к другому. Бабы плакали в голос, мужики молча вытирали мокрые от слез глаза рукавицами. Сплошной стон покаянного людского сострадания к этим малышам, не сумевшим пережить постигшее их испытание, но сохранивших любовь, уносился далеко за Марьину поляну.

Когда стали засыпать могилу, без шапки, с разлетевшимися седыми волосами и в расстег-

нутом полушубке, Христофорыч направился к семье Дмитрия. Люди расступились, давая ему дорогу.

Подойдя, Христофорыч широко перекрестился и громко сказал, с трудом выговаривая слова:

– Простите нас, Дмитрий Евменович, что по неразумию нашему, разлучили мы детишек наших при жизни... Но вот, они соединились теперь в смерти своей... Простите нас, ради Христа и...

Он хотел еще, что-то сказать, но рыдания заглушили его голос. Он обнял Дмитрия и, они, стояли, положив головы на плечи друг другу. За Христофорычем к Анастасии подошла Ксения. Уже без слов две матери, обнявшись как сестры, плакали около своих родных могилок. И та и другая любили своих малышей больше жизни, а теперь смерть навсегда сроднила их.

«Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее... Ибо крепка, как смерть

любовь», – пишет мудрый царь Соломон. Так и необъятная, как рассветная заря над полями России, сила любви, проявившаяся в этих двух детских сердечках, потрясла и разрушила стены человеческой черствости, предрассудков и непонимания.

Драма необыкновенной любви навсегда растопила лед отчуждения. Отношение сельчан к семье Дмитрия полностью изменилось. С тех пор в Пшеничном детей хоронили только на Марьиной поляне, которая стала теперь детским кладбищем.

У Дмитрия Евменовича и Анастасии Ивановны родилось еще двое сыновей. Девочек у них больше не было.

Несколько лет спустя женился третий сын Дмитрия Евменовича, Григорий Дмитриевич. Супругой его стала Елизавета Кононовна. Первой в их семье родилась девочка, которую в память о своей ушедшей сестренке Григорий назвал Лидочкой.

В 2019 году Лидии Григорьевне исполнился 91 год. Она прожила нелегкую жизнь, родила девять деток. У нее 27 внуков и 27 правнуков. Это наша любимая мама, бабушка и прабабушка семьи Мысиных.